Я очнулся на перроне, когда ко мне, на большой скорости, двигался поезд. Поезд промчался мимо, ветер ударил в лицо холодным предзнаменованием чего-то нехорошего. Из окон поезда лениво, лишь бы скоротать время, смотрели пассажиры то на меня, то на перрон. Людям был безразличен неподвижный человек, с усталым и серым лицом, тусклыми и безжизненными глазами, щетинистый и сутулый. Только одна маленькая девочка, лет пяти, улыбалась мне, призывно махала руками, словно приглашала войти во что-то светлое, прекрасное и счастливое, но я тогда не мог этого видеть, сердце мое было закрыто.
Очнувшись я подумал: «Что, я здесь делаю? Опять напился до беспамятства…»
Горькая мысль отрезвила, и я поплёлся, еле передвигая ногами в тяжёлых военных ботинках, домой. Утро выдалось очень мерзким и тоскливым. Казалось, что серые тяжёлые тучи висят у меня на висках, прибивая к земле, и лишают последних сил и желания на существование. Пока я шёл по перрону, начался мелкий дождь. «Затяжной, – подумал я. – А ведь когда-то я любил такую погоду. В детстве. По лужам побегать, в грязи повозить сапогами, ртом капли ловить, споря с мальчишками, кто шире рот откроет и больше капель поймает. Мама не ругала, когда я словно вихорь, влетал в дом, мокрый до ниточки, неся за собой огромные следы грязи. Более строгим у нас был папка, но его часто не было дома. Он у нас служивый, как и я. И лишь брат, нудный «ботаник», поднимая нос из-за книжки бурчал: «Свинья всегда грязь найдёт». Как это было давно, как будто и не со мной.
За мыслями я и не заметил, как дошёл до метро. Сел в полупустой вагон и задремал. Мне снился сон, как я бежал по полю с ромашками. И так было хорошо и свободно, как в детстве у бабушки. Природа в ее деревне была богатой. Густые и бархатные леса, манящие прыгнуть в них, как на перину. Березовые рощи, переходящие в непроходимую тайгу. Необъятные поля, славившиеся разнотравьем, дурманившие своими запахами, ласкали глаз прелестью всех цветов радуги. Горная прохладная река, несущая свои воды из соседнего государства Монголии, изредка позволяющая искупаться в ней, когда не было дождей и солнце прогревало прозрачные воды. И голубые таинственные горы, куда меня всегда влекло. Ощущение умиротворения и величия природы с детства не покидало меня. Я неоднократно порывался уехать в те места и обосноваться, но разные обстоятельства останавливали. Так и не реализовал своей мечты и по сей день. А сейчас она стала такой далекой, можно сказать, безразличной.
Проснулся я от того, что какой-то мальчишка нагло тыкал мне в лицо мокрую плюшевую игрушку и ехидно улыбался. Мама проказника отдернула его и извинилась. Я вышел на следующей остановке и направился домой.
Мама опять не спала всю ночь, все выглядывала меня из окна. Она ничего не сказала, просто горько вздохнула и позвала на кухню завтракать. Я отказался, прошёл в спальню и крепко заснул. Мне вновь снилось огромное ромашковое поле. Я опять бежал по нему, но уже не один, а с моим братом Сашкой. Мы были детьми, необыкновенное спокойное и радостное чувство наполняло нас. Я смотрел на него и смеялся заливисто, не имея силы остановиться, до слез. Мой смех плавно переходил в рыдания взахлёб и где-то вдали слышал голос отставшего Сашки: «Пашка, ты чего? Просыпайся…». Видимо я плакал реально, сквозь сон. Когда очнулся ото сна, продолжал всхлипывать. На кровати сидел Саша и теребил меня за плечо.
–Пашка, ты чего? – Приснилась дурь какая-то, – немного успокоившись сказал я.
На столе стоял стакан с водой: мама позаботилась. Я взял его и выпил залпом, стало легче. Сашка уже стоял у окна, я чувствовал, что он готовился к серьёзному разговору.
Мы всегда были разными, но лишь по характеру, жизненным целям и убеждениям. Или вернее у него были цели, у меня нет. Но внешне мы, как две капли воды—чистые близнецы. Даже мама нас путала иногда. Родинки и те были в одних и тех же местах. Высокие, немного смуглые, с русыми волосами, ближе к соломенным, и серыми, иногда меняющимися на голубой цвет, глазами, обрамлённые богатыми и темными ресницами, как говорила мама: «таким ресницам все девчонки завидуют». Волосы слегка завивались, особенно когда были мокрыми, в игривые колечки, собираясь в большую копну, наказывая нас непослушанием, если немного затягивали с походом к парикмахеру. Широкие плечи, военная выправка и осанка, твердость поступи—были плодом работы нашего отца, который приобщал нас к спорту с детства и работал над нашей походкой каждый день. Можно было назвать нас «красавчиками», но Сашку не интересовала его внешность, «только повышение ай кью», как он все время выражался. Сашка всегда был большой умница: школа с золотой медалью, экономический институт с красным дипломом, три иностранных языка, никакой улицы и дворовых приключений, только учебники и тетрадки.
После института по рекомендации он сразу поступил на хорошею работу. В скором времени нашёл себе чудесную девушку Лену, женился, и сейчас они ждали первенца. Все по плану, все счастливы.
А я еще с юности во всю пользовался тем, что девчонки липли ко мне, и встречался с разными, даже одновременно и без разбору. Мы с братом были одинаковые внешне, но совершенно разные внутри. Говорят, что близнецы чувствуют друг друга: боль и переживания. А я ничего не чувствовал. Может Сашка имел эту связь, потому что постоянно возился со мной, пытался изменить, помочь, а я совсем никак.
У нас вся семья такая—положительная. Мама заслуженный работник образования. Тридцать пять лет воспитателем отработала в детском саду. Папа военный, дослужился до полковника. И на этом бы не остановился, но рак желудка за три месяца скрутил его, ничего не успели предпринять. Ведь он никогда не жаловался. Сильный был человек. Настоящий офицер с высокими принципами.
Один я у них такой беспутный. Как говорится: «в семье не без урода». Может потому, что я младше Сашки был на целый час. Никак в это мир идти не хотел. Видимо, как чувствовал, что не надо меня выпускать. Целый час маму мучил и вот вам—такой красавец. Тот случай, что я долго не мог родиться, дало какие-то последствия, из-за которых с младенчества я часто болел. Слабого здоровьем мальчика холили и лелеяли, оберегали от всего, включая стрессы, и все мои капризы, вместо наказания, были без замедления выполняемы. В результате болезни ушли, а понятие, что все мне обязаны, надолго приросло к моему сознанию.
Когда мы подросли, Саша взял надо мною шефство. Стал защищать от всех, следил за мной, и в последствии даже уроки делал за меня. Вот и результат, я совсем обнаглел, сел ему на шею и поехал, как откормленный барчонок, на всем готовом. А началось все это с единственной фразы мамы: «Саша, ты старше Паши! Присматривай за ним немного. Он еще и болеет часто, пожалей его!». Она хотела этим унять наш конфликт, который доходил уже до драки. А получилось, что разбудила внутри Сашки непреодолимое чувство ответственности, а у меня наглое и потребительское отношение. Школу я закончил кое-как, по договоренности родителей с директором и помощи брата. В институт поступил, но на первом же курсе перестал посещать занятия, потому что все ночи проводил в ночных клубах. И после первого же семестра меня вежливо попросили забрать документы. Папа, чтобы я окончательно не спился и не принялся за наркотики, затолкал меня в армию. После срочной службы я заключил контракт. Неоднократно меня пытались уволить, но славная память отца и слезы мамы, дали мне возможность дослужиться до сего дня.
