Белая верблюдица прихрамывала на правую переднюю ногу. Теперь её мозолистые подошвы ступали по серому гравию, но позади оставались бесконечные, вязкие барханы. Множество камней: больших и малых, самых причудливых форм и оттенков – красные, как мясо, белые, как молоко, жёлтые, как цветы дикого латука и чёрные, как ночное небо молча наблюдали за вялыми движениями усталой верблюдицы. На её изрядно опавшем горбу сидела, крепко ухватившись за тамарисковые поручни седла, худенькая девочка шести с половиной лет от роду.
Верблюдица была много старше и опытнее ребёнка. Она хорошо помнила тот год, когда девочка появилась на свет, ведь в том же году и у неё самой родился первенец – верблюжонок – хилый детёныш, большеголовый и нескладный, которому Бог отмерил всего две недели жизни. В его гибели, как, впрочем, и во всех бедах этой жестокой серой земли, виновна была засуха.
Засуха сама по себе не так страшна, гораздо опаснее – другое зло, что всегда являлось следом, и не щадило уже ни людей, ни животных. Настоящим злом был голод. Однако, и с этим можно смириться. В конце концов всё плохое можно перетерпеть, только бы не слишком долго…
– Я устала и хочу пить, папочка! – девочка обращается к высокому мужчине, что шагает впереди, придерживая верблюдицу за повод.
– Акеч, ты же знаешь – ещё не время, – мужчина пытается придать голосу твёрдость, но, взглянув на девочку, вздыхает и останавливается.
– Ну хорошо, – соглашается он, – мы отдохнём.
Белая верблюдица опускается на землю, не дождаясь повелительного жеста хозяина. Все трое – девочка, мужчина и белая верблюдица неимоверно устали. Давно потерян счёт дням и, даже, неделям. Отныне, только утратами станут измерять они пройденный путь. Только боль от потерь везут они в своих хорджах.
Хордж – сумка, притороченная к верблюжьему седлу.
Отец, стараясь не смотреть в лицо дочери, вынимает из хорджа старый термос. Тонкая струйка воды звонко льётся в алюминиевую кружку. Ровно половина. Подумав, решается плеснуть ещё немного сверх нормы. Протягивает девочке.
Первый глоток мгновенно проскальзывает в сухое до боли горло. Но второй она усилием воли задерживает во рту. Когда воды мало, нужно пить медленно. Очень медленно! Так учила её мама.
Стоило подумать о маме – тут же поперхнулась. Закашлялась до слёз. Протянула кружку отцу.
Драгоценная вода. Отец выпивает её залпом. Горячий ветер пустыни треплет его поношенный дашики.
Дашики – верхняя одежда свободного кроя (часто с V -образным вырезом на шее) Традиционная одежда мужчин и женщин Западной Африки.
Вздрогнула и отрывисто всхрапнула белая верблюдица. Свистящий шум в небе! Огромная железная птица-самолёт стремительно прочертила серебристую полоску с юга на север, и исчезла-растворилась в голубом тумане. Камни: чёрные и красные, белые и жёлтые всевозможных форм и размеров всё также безмолвно пластались по земле. Не поднял головы и мужчина. Но девочка оживилась и замахала рукой исчезнувшему самолёту.
– Папочка, самолёт! Может это нас ищут!
– Нет, Акеч. Думаю, люди в самолёте даже не подозревают о нашем существовании.
Девочка опустила голову. Потом вдруг вскинула на отца большие, полные гнева глаза.
– Я не иду дальше!
Но отец словно бы и не слышит её. Сидит по-прежнему, сгорбив спину.
Тогда она встала и решительно зашагала в ту сторону, откуда только что привезла её на своём тощем горбу белая верблюдица.
– Стой, Акеч!
– Стой! Куда ты собралась?
Упрямая, маленькая фигурка в длинном трепещущем на ветру платьице скрылась за большим чёрным камнем. Тревожно взревела верблюдица. Рывком поднявшись, мужчина торопливо бросился за ней. Догнал, повернул к себе лицом и пристально глянул дочери в глаза.
– Что с тобой, Акеч?
В ответ и дочь смотрела на него остро и требовательно.
– Почему ты не убил меня? Зачем оставил жить? Ведь я родилась в засуху! В такое время новорожденных не оставляют…
Мужчина горько усмехнулся и пожал плечами.
– Мама очень хотела оставить тебя…
– А ты?
– А я ни разу не пожалел об этом, Акеч, – сказал он полусерьёзно-полушутя, и легонько ущипнул её за нос.
Так они и стояли, уставившись друг на друга – высокий мужчина и маленькая девочка. Отец и дочь. Два человека в великой пустыне. И в целом мире у девочки не было никого кроме отца, а у отца не оставалось больше никого кроме дочери.
***
История эта началась шесть с половиной лет тому назад, тремя сотнями километров западнее от тех великих пустынных пространств.
Их с Наоми третий ребёнок, к тому же девочка, вздумал явиться на свет в самое неподходящее для этого время. Два года ни капли дождя. Высохла и растрескалась земля, превратившись в морщинистую бесплодную старуху. Погибли посевы проса. Беспомощно топорщились голые ветви акаций. Не уродился ни арахис, ни батат. Одно лишь сорго упрямо тянуло к беспощадному небу свои хилые стебли.
Ранним утром Рэм стоял над безжизненным телом верблюжонка. Шумно вздыхая, беспокойно топталась рядом молодая белая верблюдица. Неистребимый запах горячего кварца – запах засухи, запах беды, постепенно заполнял рождающийся день. Жалобно блеяли в загоне козы.
На плечо легла сухая горячая ладонь. Тофари – друг и сосед пришёл, чтобы поддержать его в трудный час.
– Твоя жена только что родила, – сообщил Тофари.
Рэм растерянно посмотрел на друга. Ах да, Наоми готовилась родить для чего заранее переселилась в женский дом, но почему-то такие вести всегда застают человека врасплох.
– У вас уже есть два сына. – рассуждал Тофари, пристально глядя Рэму в глаза, – никто не знает, когда пойдёт дождь.
Тофари умолк. Он достаточно долго прожил на этой земле и хорошо знал характер своего соседа. Рэм любил разумные речи, но не терпел приказов. Всё-таки Рэм ещё слишком молод и горд. Поэтому Тофари осторожен в словах.
– Как нам прокормить наших детей? – с горечью воскликнул Рэм, обращаясь к небу.
– Вот и я о том же! – подхватил его мысль Тофари, – Никто не поможет нам. Что ты собираешься делать с девочкой?
Умные глаза Тофари смотрели с жалостью, но голос звучал твёрдо.
– Лишний рот в засуху – это глупо, Рэм. Конечно, ты сделаешь так, как решишь, но я бы на твоём месте избавился от неё сегодня же. Пойми, так будет легче для всех. Так поступали наши предки. Вспомни пословицу: «Не все семена прорастают».
С этими словами Тофари встал, давая понять, что разговор окончен. Он сказал всё, что хотел. Когда-то в таких делах решение принимали старейшины. Теперь всё иначе. Решают отцы и, даже, матери. Но в конце концов решает судьба…
***
Завернув младенца в пёстрый край канги, Наоми выскользнула из хижины, Воровато оглядываясь и пригибаясь, засеменила вдоль козьего загона.
– Вспомни пословицу: «Не все семена прорастают», – предутренний сумрак заговорил спокойным голосом Тофари. Наоми вздрогнув, плотнее прижала к себе тёплый свёрток.