Цель этой книги – предложить читателю детальный социальный и политический портрет русского дворянства времен царя Александра I, правившего с 1801 по 1825 год.
Для Российской империи это был 25-летний период стремительно меняющихся международных отношений, задаваемых имперскими амбициями Наполеона Бонапарта и, разумеется, их последствиями. При этом, напротив, внутренняя политика отличалась нерешительностью, отражая характерную склонность Александра I сомневаться по всем важным государственным вопросам. Уступая по значимости лишь императорскому двору, дворянство составляло ключевую элитную группу в российской дореволюционной социальной иерархии и играло жизненно важную роль в функционировании гражданского общества. Следовательно, история дворянства – ключ к пониманию динамики самодержавия[1].
Соответственно, это исследование основано на разнообразных редко цитируемых источниках, как опубликованных, так и неизданных, в том числе включающих личные фонды, документацию региональных органов власти, мемуары, дневники и корреспонденцию. Эти источники в своей совокупности составляют для историка мозаичный портрет дворянства времен Александра I, одновременно и коллективный, и индивидуальный. Такое богатство источников обеспечивает многообразие подходов к реконструкции и анализу исторического материала, ими проиллюстрированного. Однако я предпочел сосредоточиться на политической культуре дворянства, столичного и провинциального, и попытался создать первую комплексную работу (на английском и русском языках), помещающую Александра I в этот очень важный контекст. Одной из главных задач моей работы является по-новому осветить характер известного своей загадочностью царя. Сопутствующий анализ отношений Александра и русского дворянства занимает лакуну в литературе по политической истории России первой четверти XIX века[2].
Когда в марте 1801 года Александр взошел на престол, русское дворянство обратилось к новому царю за восстановлением прав и привилегий Жалованной грамоты дворянству 1785 года, отнятых у этого сословия его авторитарным отцом, императором Павлом I, во время своего своенравного и эксцентричного правления. Недоверие Павла к дворянам нашло свое выражение в том, что Джон Гудинг назвал «господством террора», развязанного в отношении дворянского сословия. Речь идет, в частности, о Манифесте 1797 года о трехдневной барщине, который ограничил работу крестьян на барина тремя днями и сделал воскресные дни выходными. Павел I также отменил для дворянского сословия запрет на телесные наказания, наложил ограничения на путешествия, иностранные наряды и даже запретил импорт предметов роскоши из Великобритании назло столичному дворянству. В центральной и региональной администрации царь все больше опирался на бюрократию и армию, чем на дворян. В то же время он настаивал на том, чтобы дворянское сословие вновь стало служилым, игнорируя положения Манифеста о вольности дворянства 1762 года. Ко всеобщему облегчению, спустя только 4 года и 4 месяца с момента воцарения непредсказуемое правление 46-летнего Павла I было прервано его убийством группой наиболее доверенных и высокопоставленных представителей элиты, включая членов семей Долгоруковых, Вяземских и Голицыных[3]. Царство террора завершилось, и, по знаменитому выражению А. С. Пушкина, настало «дней Александровых прекрасное начало», прежде всего для дворянства.
Ключевой особенностью правления императора Александра I была политическая борьба вокруг проблемы будущего России: стоит или нет в соответствии с европейским духом времени идти по пути фундаментальных политических, экономических и социальных реформ. В случае с Россией это предполагало отмену крепостного права и принятие новой конституции. Вне тех придворных кругов, где эти вопросы более-менее постоянно обсуждались, конфликт между реформаторами и консерваторами разворачивался в единственном социальном классе империи, способном его вести, – русском дворянстве, которое само в это время претерпевало далекоидущие изменения.
В частности, росло напряжение между теми группами дворян, которые считали себя европейцами и были активными проводниками европеизации русской политики и культуры, и теми, кто стремился сохранить самобытный национальный статус-кво. Западные влияния на русское общество, как на представителей элиты, так и на дворянство в целом, особенно благодаря индивидуальным контактам с Наполеоновской Европой, позволяют говорить о «европейском» поколении русского дворянства. Распространение просвещенческих идеалов эгалитарной справедливости и личной свободы в сочетании с влиянием романтизма сделало культурное и идеологическое сближение России и Запада неизбежным. Так, прозаик и поэт-декабрист А. А. Бестужев-Марлинский считал, что его поколение могло «говорить по-русски… мыслить по-европейски»[4]. Это противоречие предвосхитило восстание декабристов в Санкт-Петербурге в конце 1825 года (в котором Бестужев принимал активное участие) и в конце концов переросло в страстные споры между западниками и славянофилами о пути России в последующие десятилетия. Именно в этом историческом и исследовательском контексте и находится моя работа.
В книге исследованы ключевые политические, социальные и культурные темы. Она состоит из шести частей. В первой и второй рассмотрены источники престижа и привилегий дворянства, его юридический и социальный статус, богатство и бедность, а также характер полученного им образования. Овладение иностранным языком преимущественно франкоязычной знатью получает особое внимание, которого заслуживает этот необычный культурный феномен. Третья часть посвящена роли дворянства в местном самоуправлении и провинциальной администрации, в частности на примере богатого областного архива Нижнего Новгорода (после распада СССР вновь, как и сам город, доступного для иностранных ученых), через выборные должности предводителя дворянства, дворянское собрание и уездные суды.
Четвертая часть посвящена политике Александра I по отношению к дворянству, его взаимоотношениям с главными членами его правительства, включая позицию царя по поводу конституции в России, его «конституционную дипломатию» по отношению к Польше, реакцию на нее дворянства и ее значение для России. В пятой части представлен детальный анализ робких попыток реформирования крепостного права сверху (царь и его правительство) и снизу (помещичье дворянство). Она опирается на ключевые проекты с обеих сторон, иллюстрируя разнообразие откликов на тревожную сложность крестьянского вопроса.
