Красотою слова или красотою фразы можно восхищаться точно так же, как пожаром вечерней зари, или звуками музыки, или красками живописного полотна, или плавными изгибами старинной вазы.
Чудо чудное, диво дивное, но в русском языке – с его богатейшей лексикой – постоянно не хватает слов!
Чтобы ярче и проникновенней выразить свои чувства, передать своё отношение, отобразить «существенность» – приходится вновь и вновь создавать сочетания звуков, неслыханных досе́ле.
В 2014—2016 годах мне довелось стать невольным свидетелем ошеломительного, неудержимого словотворчества народа России. Было бы очень жаль, если бы вся эта свежая, дерзкая, звучная лексика со временем потускнела, поистёрлась, ушла из памяти людской; канула в Лету без следа…
Вдруг захотелось сохранить, уберечь новые слова и выражения, хотя бы их малую толи́ку.
Так появилась эта книга.
Июль 2016 года.
Язык есть исповедь народа.
Князь П. А. Вяземский
Год 2014 – переломный год, – был необычайно щедрым на яркие слова и обороты.
Неологизмы сыпались как из рога изобилия. Существительные оглаголивались; фразы склеивались; антономазия цвела и благоухала.
Географические названия очеловечивались. Множились слова-обрубки.
Синонимия сходила с ума.
В воздухе было разлито предчувствие Третьей Мировой человекобойни…
«Не лѣпо ли ны бяшетъ, братiе, начяти старыми словесы трудныхъ повестiй… Растѣкашется мыслію по древу, сѣрымъ вълкомъ по земли, шизымъ орломъ подъ облакы… Луцежъ бы потяту быти, неже полонену быти…»
Русской речи тысячи лет. Она живёт и развивается по своим собственным законам, не очень-то подчиняясь различным бездумным указам и замудрённым правилам.
«Не до́лжно мешать свободе нашего богатого и прекрасного языка», – писал А. С. Пушкин.
Русский язык сам собою правит.
В начале XXI века стихия вольной народной речи вырвалась на просторы Интернета. В результате образовалась особая, переходная, третья форма русского языка: устно-письменный или визуальный язык.
«И сражусь с ними мечом уст Моих»,1 – сказано в Библии.
А что, неплохо было бы овладеть столь благородным оружием! Но этот «меч уст своих» необходимо сначала выковать и закалить, а затем наточить и отполировать до зеркального блеска.
Нехватка личной свободы искупается у нас языковы́ми вольностями: гульливым ударением2, своенравным порядком слов, сильной и язвительной лексикой.
Вольное русское слово чарует и околдовывает; оно бередит раны и веселит сердце, врачует душу и восстанавливает попранное чувство справедливости.
Одно-единственное, вольное русское слово может превратиться в окончательный приговор какому-либо политическому деятелю. Или стать лексическим памятником исторического события.
Каждый неологизм наш – или прозрение, или пророчество.
Свою «Историю Пугачёвского бунта» Пушкин завершает словами: «…Народ живо ещё помнит кровавую пору, которую – так выразительно – прозвал он пугачёвщиною».
Наше время удостоилось от народа не менее звучного наименования.
С первоначального, беспечального детства родители, зачастую сами того не ведая, «вооружают» своё чадо разнообразными корнями, суффиксами, приставками и флексиями, которые будут служить ему всю оставшуюся жизнь.
Вырастет дитятко, глядишь, всё и пригодится, в дело пойдёт.
Весь язык русского народа литературен.
Живая русская речь, не ограниченная жёсткими рамками, всегда вольнолюбива, всегда насмешлива и непокорна.
Народ3 уже не безмолствует.
Народ сопротивляется – пока в основном словесно, в том числе с помощью приставок, суффиксов и моделей российского словообразования, проверенных веками.
Да разве может быть русская речь вне истории, вне политики, вне страсти, вне борьбы?
«В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог. Оно было в начале у Бога. Всё через него начало быть», – таковы первые строки Евангелия от Иоанна.4
Дай-то Бог, чтобы всё и всегда не только начиналось, но и завершалось Словом.
Часть вторая
Пять рассказов о русском словотворчестве
Язык наш сладок…
А. П. Сумароков
Оглаголивание существительных
Один из трёх самых распространённых и выразительных приёмов вольной русской речи.5
В древности слово «глагол» и означало саму речь.
Помните великолепное, пушкинское: «Глаголом жги сердца людей!»
– Запаро́лю! – предупреждает строгая мама своего непослушного сына-третьеклассника. Речь, разумеется, идёт о свободном доступе в Интернет. Новейшая угроза звучит не менее сурово, чем знаменитое «Запорю!» лет двести тому назад.
– Этот материал надо отксерить. Сейчас я быстренько ксерану́, – говорила на совещании в конце 90-х годов пожилая интеллигентная женщина, завуч школы.
Помню своё немалое смущение в тот момент: сказанное сильно резало слух, зато осталось в памяти на долгие-долгие годы.
А ксероксы в те времена были ещё в диковинку…
– В Москве расскажешь потом, как мы тут крымовали и как ты рябчиков ела – обхохочутся!.. Шшытай, на курорте крымуешь! – так неуклюже утешает сибиряк Аким свою невольную гостью, москвичку Элю – в повествовании Виктора Астафьева «Царь-рыба», написанном в 1975 году.
Хорошо крыму́ем, соотечественники?
Русский человек в любом существительном ощущает скрытую энергию глагола.
Такие слова, как Майдан, Крым, санкции, Москва, быдло, «Единая Россия», султан, чипсы, импортозамещение, батут и даже фи́ксики6 – играючи перевоплощаются в глагольные формы. При этом «отвлечённость и сухость существительного» заменяются «живостью и образностью глагола».7
Глагол – самое действенное, самое взволнованное слово в нашем языке; самая живая часть нашей речи!
– Нельзя майданить за кого попало! Стоматологи совсем оспекулянтились. Ты здесь не больно-то майданствуй, а то враз сломаем! Вот только не надо москвичи́ться! Они воруют-бизнесменят по закону. Дитё чипсу́ет. Боксёр клинчует. Как ездил по левой полосе, так и буду, пока асфальт не пофиксят! Сейчас папа покажет, как правильно бату́тить!
– Оставляю тебе весь гарем: султанствуй! – в гневе кричит Николай своему соседу Саньке в фильме «Кадриль» режиссёра Виктора Титова.
– Вы можете только славаукраинить. Тимошенко тоже поспешила попсакать сразу после того, как самолёт упал. Теперь вместо «скоммуниздить» следует говорить «съединороссить» или «скапитализдить». Вы реально предлагаете геноцидить всех нерусских? Народ закозлел и забаранел. Операция закончилась, можно и поюмори́ть. Не кишкомо́ть, пожалуйста!
– Пойду повольничаю, – говорил когда-то сосед по комнатке в общежитии, отправляясь бродить по вечернему городу.
– На Украине обандерили целое поколение. Ввели бы войска на Донбасс, всё бы давно устаканилось. Доимпортозамещались: в магазинах не сыр, а оконная замазка из пальмового масла. Позвездила, и хватит! Его воспитывала одна бабушка, вот он и стал наркоманить. Настя раскабанела.
