Если бы Трошкина не накинулась на яблочный пирог, как голодный волк на аппетитную бабушку, я бы не отправилась на ночную прогулку в одиночестве. Но мы еще дома решили, что быть в Вене и не отведать знаменитый апфельштрудель – это преступление, а Трошкина у нас до противности законопослушная гражданка. Поэтому она самым добросовестным образом продегустировала все пять разновидностей прославленного пирога, изрядно опустошив витрину микроскопической кондитерской на Грабен, и какой-то из представленных образцов ее организму очень сильно не понравился.
– Что немцу хорошо, то русскому смерть! – перевернув пословицу, назидательно сказала я позеленевшей подружке.
Я тоже неслабо прошлась по буржуйской выпечке, но мой желудок благодаря постоянным тренировкам под руководством папы-кулинара сделался крепким, как перегонный куб алхимика. Поэтому я счастливо избежала затяжной экскурсии по общественным уборным австрийской столицы и не имела острой необходимости ограничить свою вечернюю программу стенами клозета.
– Не жди меня, Инка! Пойди погуляй, ночная Вена так прекрасна! – сдавленным голосом из гостиничного туалета благословила меня на одинокое странствие добрая подруга.
Она уединилась в клозете с тремя рулонами превосходной мягкой бумаги и буклетом, подготовленным для постояльцев администрацией гостиницы. В богато иллюстрированном издании содержалось множество интересной и полезной информации, что должно было отчасти утешить бедную Алку: сидя на горшке, она одновременно культурно росла и, будучи девушкой не жадной, через дверь делилась со мной наиболее любопытными фактами:
– Кузнецова, а ты знаешь, что в основе нашей гостиницы находится строение старинной кайзеровской конюшни?
– Не зря, значит, тут бегают эти жеребцы! – пробормотала я, заглядевшись на парней, которые как раз прошли под окном.
Парни были возмутительно красивые, словно с журнальной обложки. Один – смуглый брюнет с художественно растрепанными кудрями, второй – пепельный блондин с очами светлыми и дымчатыми, как опалы. Оба высокие, стройные, как пловцы олимпийской сборной, румяные и белозубые. Я почувствовала, что готова влюбиться без памяти, только с ходу не решила, в кого именно, а влюбляться без памяти сразу в двоих казалось мне немножко неприличным.
– Кулебякин назовет тебя абсолютно безнравственной даже в том случае, если ты закрутишь вдвое меньше романов, чем тебе хочется, – затейливо высказалась по поводу моих метаний отвратительно благонравная Трошкина.
Мой бойфренд, претендующий на почетное и ответственное звание жениха, милицейский эксперт-криминалист капитан Кулебякин изначально отнесся к моей идее совершить небольшое заграничное путешествие без всякого одобрения. Сам он ни в какие дальние страны отправиться не мог, потому что строгое милицейское начальство отказало ему отпуске. Я ехала не одна, а в компании старой верной подруги Трошкиной, но Кулебякина это утешало мало. Он предпочел бы, чтобы я взяла с собой кого-нибудь более зубастого, например его собственного бассета Барклая, чтобы тот облаивал моих иностранных кавалеров оптом и в розницу. В том, что новые поклонники за рубежами нашей родины у меня непременно появятся, милый не сомневался (и тут я была с ним вполне согласна). Причем особенно подозрительны моему ревнивому другу были именно граждане Австрийской Республики: Кулебякина откровенно настораживала национальная традиция называть каждого мужика сомнительным словом «герр». Он так и говорил мне, в сердцах сбиваясь на рычание:
– Далась тебе эта хер-р-ровая Австрия!
Так что Трошкина была абсолютно права: Кулебякин, узнай он о моих планах блицкрига на австрийском любовном фронте, был бы крайне недоволен. Впрочем, рассказывать милому капитану о своих курортно-туристических похождениях во всех интимных подробностях я не собиралась.
А зануда Трошкина могла бы удержать меня от морального падения на чрезмерную глубину, если бы взяла одного красавца себе. Увы, Алка все время поездки (уже второй день) натужно хранила лебединую верность своей великой любви – моему беспутному братцу Зяме. Хотя он-то расстался с Трошкиной с обидной легкостью и даже не отговаривал ее от поездки, которую моя бабуля со свойственной ей суровой прямотой назвала безумной авантюрой.
Бабуля никогда не бывала в Австрии, но категорически отказывалась считать ее спокойной цивилизованной страной. Репутацию этому государству испортили два человека: самый известный австрияк двадцатого века – Адольф Гитлер и современный маньяк с трудной для запоминания фамилией, долгие годы удерживавший в плену Наташу Кампуш. Душераздирающую историю этой венской девочки бабуля рассказывала раз сто – все надеялась отвратить меня от поездки в дикую Австрию, где с красивой белокурой малышкой может приключиться ужасная беда. Я действительно успела вернуться к привычному и родному цвету волос, которые до этого примерно полгода были черными как смоль. В сочетании со светлыми глазами это выглядело очень эффектно – я убедилась в этом на примере бравых пограничников, которые засмотрелись на мое брюнетистое фото в загранпаспорте, как на разворот «Плейбоя». Тем не менее драматическая история австрийской девочки Наташи меня не пугала. Хотя бы потому, что с моим ростом – сто восемьдесят сэмэ – я определенно переросла статус беспомощной крохи.
Это не помешало доброй бабушке накануне поездки окружить меня самым деятельным и утомительным вниманием. Она проверила мой чемодан на предмет вложения в него таких жизненно важных для заграничного путешественника предметов, как шерстяные носки, теплое нижнее белье, компас, фонарик и консервы «Завтрак туриста» – это я еще стерпела, хотя и предвидела неприятный разговор с пограничниками и таможенниками по поводу крайне подозрительной жестяной банки. Но когда бабуля собственноручно нашила на мои любимые стринги потайной кармашек для денег, я взбунтовалась.
– Ба! Я кто, по-твоему, чтобы валюту в трусы складывать?! – возмутилась я.
– Не хочешь в трусы – не надо, – на удивление кротко согласилась бабуля. – Клади в лифчик!
– Будто мне больше нечего туда положить! – фыркнула я.
На это заботливой родственнице возразить было нечего, но она еще долго при каждом мало-мальски подходящем случае пересказывала мне замшелые правила безопасной транспортировки наличных в нижнем белье и угомонилась лишь после того, как спрятала за подкладку моей куртки свою собственную карточку VISA – подкожные пластиковые деньги на черный день.
В чем-то мудрая бабушка оказалась права: я действительно чувствовала себя на чужбине гораздо более уверенно, нащупывая сквозь карман плотный прямоугольничек. То, что карта не моя, а бабулина, роли не играло: я крепко запомнила пин-код, он у нее очень легкий.
