Азов-гора
Одиноко возвышается над сумрачным таежным краем скалистая Азов-гора. Окружена она, словно туманной колдовской дымкой, людскими преданиями и сказочными поверьями. Разное говорят об этих местах. Сказывают, что клады тут зарыты разбойничьи, и что дух девушки, невинно душегубами заморенный, бродит каменными уступами. Бают еще, что жжет каждую ночь на склонах свечу этот блазень неприкаянный, Хранителем Камня-Гор прозванный – девкой-Азовкой.
Да только мало кто знает, кто она такая была, эта девка-Азовка, на самом-то деле. Много страшных легенд ходит о зеленоглазой лесной царице, которая сторожит уральские сокровища, бают, что живёт она здесь с незапамятных времён, заманивая и окутывая колдовскими чарами молодых людей, соблазняя их и уводя за собой в аметистовые пещеры, что сокрыты от глаз человеческих.
Там светит другое солнце, там шумит древняя малахитовая тайга - буреломная, густая, не иссеченная тропинками, там высятся хрустальные горы и золотой песок покрывает пологие берега прозрачных озер, в водах которого светятся таинственным светом аметисты и алмазы.
Мало кому из людей довелось узреть невидимый мир уральских гор и назад вернуться. Кто захочет по своей воле покинуть волшебный лес, и кто устоит перед изумрудными глазами тонкостанной девы, чья коса чернее ночного неба, а румянец подарен родонитовой зарей?..
В древние времена жили на Урале «стары люди». Не вились тогда по горам широкие тропы, проторенные заводскими и ссыльными людьми, а на просторных еланях лишь изредка горели костры охотников дивьего племени. Суровое Синерогрье жило своими тайнами и дивами дивными. Но так же, как и сейчас, в лесах кричали птицы, и так же спали в дремотной неге под пестрыми коврами разнотравья дикие степи. Веками стары люди жили в глубине мглистых лесов, укутанных молочно-белыми туманами.
Но колесо времени не остановить, и всему приходит своя пора. Пришла пора и для Камня-Гор – так тогда Урал называли.
Жила в то время среди тенистых лесов и высоких гор зеленоглазая красавица, Идель ее звали. Стройная, как сосна, выросшая в густом хвойном бору, чернокосая и смуглолицая, была она к людям приветлива и добра. А пела так хорошо и звонко, что послушать ее слетались все птицы таежные. Но смолкли песни Идель, смолкли от того, что не до них стало сородичам ее - грозовой тучей налетела беда, когда не ждали.
Издалека, из-за высоких скалистых гор, бурными реками пришли в Синегорье чужие люди, и столько их было, что казалось - где-то далеко разлилось море и волнами катило пришлых. Поборами обложили они родичей Идель, и все мало было чужакам – и каменьев самоцветных, и золота.
Собрались тогда стары люди думу думать – как жить дальше, что делать? Печальный стоял народ, поникнув головами, тревожно шумели кроны сосен, что почти не пропускали солнечный свет, и стонал в вышине, среди скалистых уступов, ветер, донося сладко-кислый аромат лесных ягод. Одно только волновало собравшихся на просторной поляне людей - как спасти богатства тайные, как отвести беду и преградить дорогу чужакам? Казалось, не было спасения, и злато и каменья самоцветные не уберечь от алчных глаз захватчиков.
И когда уже расходиться собрались, так ничего не решив, из леса вышла древняя старуха – давно уже она жила отшельницей в большой аметистовой пещере Азов-горы, что высилась неподалеку от селения. Сухая, как палка, старуха эта едва на ногах держалась. Кожа на ее лице сморщилась, как корочка на паренке, только что с огня снятой, а подслеповатые, выцветшие от времени белесые глаза, отражавшие вечность, говорили о том, что чужой век она захватила, а свой и подавно отжила.
- Уйти мы должны, схорониться, но богатства свои в горе оставить, еще послужат они Камню-Гор, - заговорила она негромко, шамкая тонкими губами, и казалось, это шуршат осенние листья - ломкие, хрустящие. Долго и терпеливо слушали старуху люди. И когда она беззубым ртом прошептала, что спасти народ может только зеленоглазая Идель, никто не усомнился в ее словах – ведуньей старушка была, и иной мир, невидимый мир духов лесных видеть могла.
Замолкла пророчица, а люди, не сговариваясь, поглядели на Идель. Страшно стало ей, ужас, как страшно, когда услышала она слова старухи. Опустила потемневшие от тоски глаза, не в силах и слова молвить – неужто меж миром живых и мертвых призрачной тенью навек теперь суждено метаться?..
- Согласись, милая, - взмолился старик-отец, и его морщины, казалось, стали еще глубже на смуглом иссохшем лице, - нашей земле нужен Хранитель, Хозяин ей нужен! А кто сильнее тебя любит наши скалы и леса, кто, кроме тебя, понимает все в самоцветных камушках?..
Отец Идели, Инзир, жил долго на белом свете, голова его стала седой, от забот согнулась спина, а некогда богатырская сила давно покинула старика. Только в глазах еще горело пламя могучей силы и такой человеческой воли, которая может опрокинуть горы, остановить грозу и разогнать тучи. Горячо любил старик Инзир свои скалы и расстилающиеся за ними бескрайные просторы уходящей к небу степи, любил он озера с их бездонной глубиной, тишину лесов и шум родниковой воды. Но больше всего на свете любил он свою дочь. Она была его самым дорогим родником, откуда черпал он силы на старости лет. И Инзир научил ее любить родные горы больше, чем свою жизнь.
- И кто, скажи, красивее тебя? – тихо сказал смуглолицый Аим, нареченный девушки, тоскливо сверкнув черными, как ягоды черники, глазами. Подошел к ней ближе, и тревожно замерла его широкая мозолистая ладонь на ее хрупком плече, чувствовал, что больше никогда не прикоснется он к своей Идель. – И у кого глаза краше изумрудов горят на удивительно прекрасном лице?
- Идель, милая, снова войной идет сюда Ермак, богатства наши для царя искать, - негромко сказал старик Инзир надтреснутым голосом – горько было с дочерью расставаться. - Покорить тать наше племя хочет. А царско правительство его наградит за то. У него палки огнем плюются, а у нас что – луки да стрелы. Мало золота, самоцветов да пушнины ему отдали? Хорониться нужно, уходить. Но Хозяевам наши богатства нужны, и вишь, как вышло - тебе, ягодка моя, честь эта выпала – хранить их.
- Видали уже недалеко лодки его, татя окаянного, - встрял в разговор дядька Идель, - на носах выделаны лебеди, и воинственный люд с Ермаком-разбойником. И идут за поборами они. Должно думать, как сокрыться поскорее.
…Слушала их Идель, слушала, а потом отошла от жениха, скинув его руку с плеча, уж больно тяжелой показалась она в этот миг, будто валуном придавило. Казалось, мир вокруг разлетелся малахитовой крошкой, сковав каменным одеяньем бархатную кожу – пока еще живую и теплую. Холодными и бесслезными глазами, превратившимися в осколки темно-зеленого кварца, поглядела она на Аима, прощаясь навек со своей человеческой жизнью и робкими надеждами на бабское счастье. Молча поклонилась отцу и родичам в благодарность за то, что выбор на нее пал.
