Семён Семёнович, 1968 года рождения, проснулся как обычно, за несколько минут до писка старенького электронного будильника. Его дисплей светился зелёным и, если не знать, что много лет назад он был выставлен на “шесть-тридцать”, можно было принять часть его циферблата за счёт: “1:1».
Он полежал, посмотрел в сереющий над ним потолок, и попытался вспомнить, что он делал вчера.
По всему выходило, что то же самое, что и позавчера. Ещё один день на бесполезной работе. Потолок серел чуть меньше, чем три дня назад – было третье апреля. Два дня назад перевели часы на час вперед и отобрали кусочек времени от его законных суток. От этого слегка побаливала голова и хотелось пить.
Он встал, поискал ногами тапочки, но, как обычно ничего не нашел – день ото дня он забрасывал их глубоко под диван, доставал только придя с работы и некоторое время ходил в них по квартире, готовя незамысловатый ужин. Как обычно он пошлепал по холодному линолеуму босыми ногами, налил плошку воды, поставил её на печь с двумя последними яйцами и включил греться воду для чая.
Времени как раз хватило на то, чтобы умыться и почистить зубы. Два яйца всмятку, в хлебнице был последний кусок хлеба, чай пришлось залить в заварочный чайник, “поженив” старую, пахнущую банными вениками, спитую заварку. Но вылив её в пустую банку из-под вишнёвого варенья удалось сделать вполне приемлемое утреннее питьё.
В половине восьмого Семён Семёнович уже стоял перед зеркалом в маленькой прихожей и отряхивал щеткой с брюк весеннюю высохшую грязь, набрызганную проезжавшими по улице машинами. Наклонившись он с огорчением вспомнил, что вчера вечером кто-то сильно наступил ему на ногу в автобусе и теперь надо почистить ботинки. Он надел ботинки, вышел на лестничную площадку и начал чистить старой щёткой правый, отмеченный жирным глиняным следом, ботинок. Но став чистым, ботинок предательски выдавал нечищенность левого, и по нему тоже пришлось пройтись щёткой.
Ритм движения стронул в голове какую-то музыкальную жилку. Семён Семёнович начал мурлыкать старую песенку себе под нос и пропустил момент, когда жало замка на двери соседей звякнуло, дверь без скрипа распахнулась на хорошо смазанных петлях.
– Семён Семёнович! Да что же это вы делаете!
На пороге соседской квартиры стояла, уперев руки в бока, соседка-пенсионерка, имени-отчества которой он никак не мог вспомнить.
– Извините, я сейчас подмету, – вокруг чищенных ботинок образовался трафарет из пыли и подсохшей глины, не оставлявший сомнений в источнике его появления на мозаичном полу лестничной клетки.
– А не надо ни чего подметать! Вы разве не знаете, что это – место общего пользования всех жильцов нашей площадки! Если бы не было общей железной двери, его бы убирала уборщица ЖЭУ, а так мы установили график, который не соблюдаете только вы! Анна Васильевна уже сколько раз говорила, что не будет большое мыть пол за вами, так как вы его не моете!
Она решительно двинулась мимо Семёна Семёновича к противоположной ей двери и вдавила в неё кнопку звонка. За дверью раздалось судорожное дребезжание, невнятное бормотание приближающейся Анны Васильевны.
– Анна Васильевна! Выйдите на минутку, у нас тут разговор с нашим соседом из 15-ой! Это я, Зоя Алексеевна, из четырнадцатой!
Звякнул замок, загремела снимаемая цепочка и вторая соседка Семён Семёныча появилась на пороге своей квартиры.
В руках у нее была недочищенная луковица. Семён Семёнович попытался, пятясь задом, отступить от объединившихся пенсионерок, но Зоя Алексеевна, размахивая луковицей, пресекла эту попытку и заставила его слушать обсуждение его антиобщественного поведения в третьем лице и молчаливыми кивками головы затвердить соглашение о графике, порядке и качестве мытья мест общего пользования.
Еще три минуты ушло на позор заметания обувной щеткой сбитой с правого ботинка глины на листочек какой-то рекламной газеты – кошачьей подстилки, под бдительными косыми взглядами обсуждавших соседний магазин Зои Алексеевны и Анны Васильевны.
В результате он опоздал на уходящий по расписанию маршрутный автобус.
Немного потоптавшись в ожидании очередного рейса, Семён Семёнович рассудил, что быстрее доберется пешком до ближайшей станции метро и зарысил в сторону видневшейся вдалеке буквы “М”.
Семён Семёнович поглядывал на часы, прижимая черный портфель, распухший от бумаг, которые он забывал выложить на работе и несколько недель таскал с собой домой и из дома, обратно на работу.
Замок старенького портфеля, подаренного ещё в 1993 году, щелкнул и высыпал в весеннюю грязь мучившие его нутро документы.
Ловя выпадающие листы, Семён Семёнович крутанулся на левой ноге не хуже вращающегося дервиша и увидел, как в противоположную сторону, зеркально повторяя его нелепое движение, шарахнулся ничем не примечательный гражданин, в таком же как у него неприметном сером плаще, с почти таким же портфелем. Он находился буквально на расстоянии вытянутой руки, много меньшем, чем требует комфортное состояние духа. Стремительное движение воздуха даже увлекло за ним несколько листов отчёта, они прилипли и соскользнули в грязь уже с его удаляющихся спины и брюк.
Это было настолько неожиданно и необычно, что растерявшийся Семён Семёнович дёрнулся за убегающим от него человеком, как хищник инстинктивно преследует убегающую жертву, и даже затоптал упавший в лужу каталог концевых изделий, но быстро остановился от холода в правой ступне. Стремительное вращение на каблуке стало роковым для подошвы ботинка, уже не раз подклеевавшейся суперклеем по причине невозможности выделить деньги для покупки новой пары. Семён Семёнович стоял в ледяной весенней луже тонким черным носком, покрытым верхом зимнего ботинка, как кожаной гамашей.
Семён Семёнович на секунду опустил глаза и поднял ногу для оценки бытового убытка, а когда вновь поднял их в сторону убегающего, его уже не было видно среди встречной толпы, спешащей к спуску в метрополитен.
Несколько минут ушло на бесполезное вылавливание из луж мокрых бумаг и упаковывания их в подобранный у мусорного бака пакет универмага. Семён Семёнович безнадежно опаздывал и попасть на работу вовремя уже не представлялось возможным.
Он встал на оторвавшуюся подошву, выловил из кармана плаща старый телефон и стал вспоминать номер своего начальника. В записной книжке телефона было всего два номера: один – без каких бы то ни было подписей, второй – странное сочетание из знаков и цифр, в которых Семён Семёнович с некоторым трудом вспомнил хулигана, несколько лет назад ряд от ряду случайно набиравшего его номер и требовавшего позвать к трубке какого-то “Пашу”.
