Старый Маз, надрывно рыча, медленно заползал на серпантин. Водитель, перекрикивая рев двигателя, мотнул головой в сторону прицепа:
– Лишь бы не сползла балка. Потеряем ее на подъеме, все движение перекроем. С гаишниками не расплатимся.
На повороте двигатель закашлялся, подавившись воздухом, и машина задергалась, норовя остановиться.
– Черт, нужно было еще внизу долить солярки, воздух подсасывает.
– Саня, что делать?
– Что делать, что делать? Заправляться!
Водитель достал из-под сиденья монтировку, упер ее в педаль газа и, крикнув мне:
– Подрули если что, – и … на ходу выпрыгнул на дорогу …
… Саня был убийцей. Не прям уж так и душегубом, но сел он именно за убийство. Во время юношеского максимализма и гормональных всплесков, про которые в советское время, как- то не принято было говорить, он с товарищами, выпив предварительно по бутылке пива, ввязался в чужую драку. Зачем? Опять же из-за них … гормонов. Дралось человек двадцать, кто с кем непонятно. Но потом выяснилось, что через несколько дней, один из дерущихся, умер в больнице. Следователи долго разматывали этот клубок – кто против кого и когда. Ну, а когда размотали, хотя может никто ничего и не мотал, вышло по всему, что убил несчастного Саня. Вроде как ударил, человек вроде упал, вроде ударился головой, ну и т. д. В общем, присел он на десять лет.
Сидеть Сане пришлось на очень крайнем севере. Зона, в которую он попал, валила лес. Нравы были таежные. Попасть на лесосеку или остаться в зоне на внутренних работах было буквально опасно для жизни. А так как статья у Саньки была серьезная, значит и смотрели на него особо, и чтобы ну уж точно кого-нибудь в бараке или на лесосеке не ухайдокать по-настоящему и сесть уже лет на двадцать, Саня пошел в водители. Чтобы понимать, в зоне были вальщики – это те, кто непосредственно валил лес, были трелевочники и трактористы – они этот лес собирали, ну, а были водители, те, кто вывозил хлысты из тайги в леспромхоз. Опыта вождения у него не было никакого, ну как-то особенно водить в тайге-то и не надо. Заполз в колею, уткнулся в задние фонари впереди идущей машины и сопи себе в две дырочки. Ни обгонять, ни разворачиваться не нужно, светофоров и гаишников нет. Держи дистанцию и все. Ну, а если по недосмотру или заснумши получалось «догнать» впереди идущего, правили ломом и кувалдой. Не до красоты. Техника была советская, ездила и ладно.
Так Саня стал водителем длинномера-лесовоза. По первости конечно было тяжко. Ну, а кому в зоне легко. Научился и бортировать голыми руками, и в движке ковыряться, и вообще с техникой познакомился плотно. Через некоторое время Саньке даже разрешили вызвать жену, чтобы она жила в поселке при зоне и иногда могла с ним видеться. Жизнь потихоньку налаживалась. И вот, как-то в одну из особенно лютых зимних вьюг, Санька пропал. Вернее не пропал, его бросили. В колонне груженых лесовозов, уже выстроившихся по дороге, Санькин КРАЗ был последним. Только двинулись – сорвался снежный шквал. В мгновенье ока видимость пропала совсем. Нужно было просто держать обороты и надеяться, что в белом месиве не прозеваешь поворот. Саня поворот не прозевал, он просто … заглох. Движок похныкал как-то жалобно и встал. Саня выскочил из кабины, пытаясь пешком, по сугробам догнать идущую впереди машину, но, даже не увидев ее огни. Колею засыпало мгновенно. Побоявшись потеряться в этом снежном вихре, Саня вернулся в свой КРАЗ …
Колонна пришла в леспромхоз без одной машины и соответственно без одного заключенного. Конечно, в зоне поднялся кипешь. Заключенного нет на месте. Это ж фактически побег. А с другой стороны, где ты его найдешь в такую погоду, еще и своих конвойных положишь … Руководство колонии подумало-подумало, посмотрело на ад, творящийся за окном, и справедливо рассудило, что пропасть-то Санька особо никуда не сможет. А когда стихнет непогода, тогда и посмотрим. Выживет – хорошо, ну а нет … Как говорится «Умер Никодим – ну и Бог с ним». Мудрые были руководители в той зоне.
Пурга бушевала десять дней. Десять дней молодая жена простояла у конторы леспромхоза, занесенной снегом статуей. Никто Саньку не искал.
