Россия, Саратов, май 2018 года
Май бурлил, словно разбуженный муравейник. Воздух был как песня, легкий и чистый, наполненный ароматами свежего кофе и булочек, продающихся в летних кафе неподалеку от площади Чернышевского. Сам знаменитый и всеми давно забытый писатель и философ, в честь которого была названа одна из самых красивых площадей Саратова, молчаливо взирал со своего бронзового пьедестала на резвую толпу молодняка, болтающегося по весенним улицам. Томные фонари постепенно зажигали свои огни, словно маяки, сигнализирующие о начале ночных приключений. То там, то здесь мелькали пятна разноцветных шифоновых шарфиков, курток, ветровок, выделяя своих хозяек среди прочей толпы.
Было еще достаточно далековато от дома, но Валентина решила, что спешить все равно некуда. Лучше всего пройтись по Немецкой улице вверх, затем свернуть на скамейку, мимо помпезно застывших манекеновв витринах, а затем немного передохнуть. Там, в тени маленьких двухэтажных домишек, сидя на скамейке в закрытом дворике, можно тихо, никому не мешая, поразмышлять.
Валентина давно уже не была юной девочкой, и хорошо разбиралась в людях. Ее шарф, весь в розовый цветочек, подаренный забытым бывшим женихом, возможно, добавлял к ее строгому образу немного романтизма и портил все впечатление. Она смотрела вокруг себя совсем не наивными глазами, – на расплывающиеся перед глазами витражи магазинов, мелькающие автобусы, суетливых прохожих, – и, тем не менее, ей казалось, что пространство вокруг нее – это чей- то холст, а написанный по нему серыми пятнами мир придуман, и не существует в реальности. Ее мысли были отражением ее деятельности.
Все потому, что Валентина работала хранителем в Малой Третьяковке, так по крайней мере, за глаза называли Саратовский музей имени Радищева, где были собраны уникальные картины различных эпох. Музей этот, стоящий в центре города, всегда был гордостью саратовцев, учитывая, что основан он был еще в девятнадцатом веке. Больше того, он был первый в провинции, когда в других городах вне столиц музеев еще не было. Валентина, начиная свои экскурсии по залам живописи, всегда говорила об этом посетителям. И добавляла, особенно иногородним, о том, что Грибоедов, написав про « деревню, тетку и глушь» был сильно неправ, если не сказать больше.
Несмотря на кажущуюся эпоху нестабильности, всегда находились ценители настоящего искусства даже в таких маленьких городках, как Саратов. Валентине нравилась тишина и умиротворение залов, мерцание дневного освещения и легкий шепот удивленного посетителя. Она была счастлива в своем маленьком мире, созданной ей самой —история картин завораживала, мечты о прошлом, запечатленные в них поражали воображение. Но счастье не всегда бывает безоблачным. Иногда приходится чем- то жертвовать…
– Надо сейчас сесть на скамейку, как и планировалось, и хорошенько подумать о том, что произошло.
Она сказала эту мысль вслух, как делала всегда в экстренных случаях, когда мысли одна за другой одолевали ее. Да, возможно, ей снится странный сон, и она сейчас проснется и поймет, что в реальности такого быть не может… Наконец, нужная скамейка, неподалеку от детской площадки, найдена. Валентина, подобрав длинный подол своего любимого фиалкового платья, уселась на нее с наслаждением и только сейчас поняла, что устала. Сегодня был тяжелый день…
Итак…
Утро сегодняшнего дня было совсем не примечательным. Как всегда, в восемь пятьдесят, ее стремительные ноги, обутые в маленькие замшевые туфельки, пронеслись мимо вахтерши, стуча каблуками. Затем она прошла в мемориальный зал, заглянула во все уголки, и, шурша легким шелковым платьем, как героиня стихов Блока, остановилась у портрета Алексея Боголюбова1. Сжимая в руках палитру и кисти, он пристально и строго смотрел на Валентину. Девушка почувствовала легкий укол совести, но превозмогла себя, и отвела глаза от его пронзительного взгляда. Она молча вздохнула, поправила волосы, смахнула с лица пару непослушных прядей, выбившихся из прически, печально вздохнула и отправилась дальше.
С самого утра у нее была экскурсия по нескольким шедеврам Тропинина. Она говорила с большим вдохновением, умело расставляя акценты. Валентина могла точно сказать, если бы понадобилось кому – нибудь, что этих двоих нагловатых парней вначале экскурсии в этой группе не было.
Они появились внезапно, из ниоткуда. Ей даже на несколько мгновений показалось, что эти двое молодых людей слегка подвыпили. Но затем она заметила, что скорее, эти парни просто в хорошем расположении духа, – они оба громко шутили, шумно удивлялись и вообще, вели себя вовсе не как в музее искусств, а на какой – нибудь вечеринке. Такое поведение всегда глубоко оскорбляло Валентину, когда она видела людей с подобным типом поведения. Странно, что смотрители, скромные тихие бабушки, восседающие в каждом зале на стульчиках, не сделали им замечание.
Затем произошло еще более удивительное. Один из парней, державший в руке какой – то сверток, завернутый в бумагу, после экскурсии отозвал Валентину и в сторону и таинственно произнес:
– Мадмуазель, я хотел бы обсудить с вами кое – что…
Она заметила его необычный акцент, но не придала этому значения. Половина Саратова, а в основном это были представители бывших союзных республик, говорили с подобным акцентом. Парень смахивал на кавказца, – то же смугловатое лицо, и те же сдвинутые к переносице черные брови, из – под которых сверкали неуемным зеленоватым светом глаза, с насмешкой смотревшие на Валентину. Важный вид хранителя, ее надменность и холодность ничуть не смущали его.
Она остановилась, принимая выжидательную позицию. Девушка очень надеялась, что через несколько мгновений все же справедливость восторжествует, и этот нагловатый тип, так бесстыдно рассматривающий ее, будет с позором изгнан из музея.
Она оглянулась по сторонам. Только Тропинин2, добродушно взиравший со своего автопортрета, спокойно и с полуулыбкой оценивал ситуацию. Саму же Валентину распирало негодование.
– Вы… Вы… сорвали мне экскурсию, – прошипела хранитель музея, отстраняясь от незнакомцев, затем бросилась к выходу. Торопливо спускаясь по лестнице, она не заметила, как эти двое, стремительно обогнав ее, перегородили дорогу.
– Девушка, подождите, – сказал на этот раз второй незнакомец, и она обратила внимание, что у него, в отличие от его приятеля, обыкновенный московский говор. Этот второй был совсем обычный парень, с обычным взглядом, с очень даже располагающей к себе улыбкой.
