С раннего утра Калач дважды набирал номер телефона второго секретаря райкома партии. Длинные гудки в трубке давали понять, что хозяин кабинета отсутствует или не желает поднимать трубку. И третья попытка, предпринятая через пятнадцать минут, не увенчалась успехом. Он достал из внутреннего кармана кожаной куртки цветную фотографию, с которой взирало милое лицо брюнетки с карими глазами и чувственным ртом.
«Эх, Лариса, Лариса, когда ты перестанешь меня огорчать? – прошептал он, опасаясь, что кто-то может подслушать. – Знать бы, изменила ты мне с этим напыщенным и самоуверенным хряком или это лишь злые сплетни? Не зря видно говорят, что красивая жена это чужая любовница, потому что очень нелегко ей устоять от искушения и похоти. Бывают же исключения, когда женщина красива, умна и верна своему супругу по крышку гроба».
Вячеслав Георгиевич еще несколько минут, словно под гипнозом, пристальным и недоверчивым изучал до боли знакомые черты лица. Пытался проникнуть в мир ее мыслей, сокровенных планов и надежд, но тщетно, поскольку не обладал способностями экстрасенса и прочих ясновидцев. С досадой, но бережно, чтобы не помять, спрятал фото в карман. Прикурил спичкой сигарету, что делал крайне редко, лишь в ситуациях сильного волнения, тревоги и огорчения. Бросил окурок в тяжелую стеклянную пепельницу.
В третий раз позвонил, теперь уже в приемную райкома и, заслышав женский голос, не представившись, строго спросил:
– Где Александр Петрович Слипчук?
– На совещании в обкоме партии, – ответила секретарь-машинистка.– Путь неблизкий, поэтому на зорьке выехал с водителем.
– В котором часу совещание?
– В десять ноль-ноль в здании политпросвета.
– Насколько времени рассчитано?
– Я такой информацией не обладаю. У Александра Петровича в Симферополе могут быть и другие важные партийные дела. А также встречи в секретариате и отделах обкома партии, – ответила женщина. Она с опозданием вспомнила, что прежде, чем ответить на вопросы абонента, следует выяснить его личность и должность. Все же с нотками вины поинтересовалась:
– Представьтесь, пожалуйста. С кем имею честь?
– Руководителей района следует знать по голосам, – упрекнул он.
– Лишь второй месяц, как работаю в этой приемной. Еще не всех…
– Тем более, – резко перебил Калач и положил трубку на рычаг. Окинув взором просторный кабинет с длинным Т-образным столом с рядами стульев, тумбочку с гирляндой телефонных аппаратов и цветным телевизором «Фотон» в нише книжного шкафа, Вячеслав Георгиевич подумал:
«В сталинский период перед сотрудниками НКВД первые секретари обкомов, райкомов, не говоря уже о председателях областных городских и районных исполкомов, не говоря уже о поселковых и сельских советах, испытывали панический страх и трепет. Дрожали, как осиновый лист на ветру. А нынче с начальниками и сотрудниками милиции мало кто считается.
По пустяковому поводу вызывают на «ковер» в обкомы, горкомы и райкомы партии, рядовые инструктора, курирующие деятельность правоохранительных органов, возомнили себя генералами. Прежде офицер НКВД мог накопать компромат на любого большого партийного функционера и отправить «врага народа» в карьер или на лесоповал. Да были времена, когда Сталин железной десницей управлял великой страной, а народные комиссары и министры Дзержинский, Менжинский, Ягода, Ежов, Берия, Абакумов держали людей в «ежовых рукавицах». Жаль, что не довелось мне в ту пору жить и кубари на петлицах носить. Передо мною бы партийные гниды глистами извивались.
Это потом уже после смерти вождя свинопас Никита Хрущев, не столько из соображений наказания за политические репрессии, в которых он сам активно участвовал, сколько из чувства мести инкриминировал бывшему кумиру культ личности с ночным выносом тела из мавзолея. А вот рыцарь революции, железный Феликс Дзержинский, – майор перевел взгляд на портрет, висевший на стене, на его креслом, – как и Ленин, остался незапятнанным и ныне является символом, обязательным атрибутом в кабинетах начальников МВД, КГБ, прокуратуры. Его крылатые слова о «горячем сердце, холодной голове и чистых руках чекиста» цитируют ораторы почти на каждом совещании, посвященном борьбе с преступностью и охране общественного порядка.
Однако, куда меня завели рассуждения, экскурс в прошлое. Минул звездный час ВЧК, ГПУ, НКВД и МГБ. Теперь надо считаться с реалиями, с тем, что КПСС является руководящей и направляющей силой советского общества. Но я никому не позволю грубо и бесцеремонно вторгаться в мою личную, семейную жизнь».
Вячеслав Георгиевич нажал одну из кнопок на пульте селекторной связи и велел секретарю своей приемной:
– Анжела, завари кофе без сахара.
– Минуточку, товарищ майор, будет сделано, – пообещала она. Вскоре, миновав узкий тамбур двери, вошла с чашечкой кофе, над которой исходил аромат, в кабинет. Ковалев кивком головы поблагодарил сотрудницу и попросил: – Если кто-нибудь из первых лиц района, позвонит, то ответь, что я занят, либо на выезде.
– Так точно! – по уставу ответила Анжела. Едва за ней закрылась дверь, Вячеслав Георгиевич, прозвенев связкой ключей, открыл дверцу стального сейфа и достал початую бутылку коньяка «Коктебель». Наполнил золотистого цвета напитком стограммовый стакан. Выпил, пригубил кофе и решил: «Что ж, коль нет других вариантов, придется не развязывать, а рубить с плеча этот гордиев узел, пока дело у них не зашло слишком далеко. И сегодня же, откладывать на потом нет смысла.
Итак, начало совещания мне известно и продлится оно не более трех часов. Обкомовские аппаратчики из опасений нажить геморрой, долго засиживаться не любят. Это отчетно-выборные конференции, иногда растягивают на два дня. Но они проводятся не чаще одного-двух раз в течение пятилетки, в основном для избрания делегатов на очередной съезд КПСС. С учетом времени на обратную дорогу Александр Петрович возвратится в свои пенаты не раньше трех-четырех часов пополудни. Встречу его с «почестями». Будут ему и ковровая дорожка, и оркестр.
Калач потянулся рукой к плоской бутылке с коньяком, но, взглянул на портрет «железного Феликса», воздержался, решил, что для разгона крови ста граммов вполне достаточно.
В два часа пополудни, пройдя мимо дежурной части с оружейной комнатой в фойе районного отдела милиции, майор вышел во внутренний двор здания. Возле служебной «Волги» бежевого цвета его поджидал водитель, сержант Михаил Трошин.
– Табельное оружие при тебе? – спросил начальник.
– Так точно! – милиционер-водитель хлопнул ладонью по кобуре, в которой покоился пистолет Макарова и с удовольствием напомнил. – Я ведь в каком-то смысле не только водитель, но и ваш телохранитель.
