ПРОЛОГ
Я отогнула край одеяла,
Так осторожно, как могла,
Скользнула на пол и, босая,
Прочь от кровати отошла.
Ты так красив, мой повелитель,
Хочу вернуться, но стою.
Я докажу - я не игрушка.
И я сегодня ухожу.
«Да, поболит, потом отпустит» -
Безжалостно твержу себе.
Но ты не должен знать про чувство,
Что родилось в моей душе.
Искать ты будешь, знаю это.
И будешь злиться, как всегда,
Что своевольная игрушка
Вновь не послушалась тебя.
Осталось мне совсем немного,
Ещё чуть-чуть, я не боюсь.
Да будет больно, очень больно,
Зато я больше не вернусь…
Оттуда просто нет возврата
(Слеза скользнула по щеке).
«Прощай, любимый! Я надеюсь,
Ты будешь помнить обо мне…»
Уже светло, постель пуста,
А на полу полуодетый
Сидит мужчина, и в руках
Его изящные браслеты –
Всё, что отсталость от неё…
Он не успел сказать о главном,
Он не сумел сберечь
И то, что стало смыслом,
Вдруг пропало…
И шепчут губы его три слова,
Но поздно и возврата нет:
«Вернись! Люблю! Прости!». Но тщетно.
Безмолвие ему - ответ.
ГЛАВА 1
Я не пошла на выпускной. Зачем? Никто меня там не ждал. Ни одноклассники, ни учителя. Разве что Ася. Впрочем, у девушки столько подруг, что она быстро забудет обо мне. Как и все остальные… И отсутствие платья здесь ни при чём. Просто накануне в родительском доме снова был пьяный дебош, после которого папа попал в больницу, а мама - в полицейский участок. Я осталась дома одна выметать бутылочные осколки, поднимать упавшую мебель и замывать следы крови. В этот раз родительница разошлась не на шутку.
Традиционно руки распускают мужья. Однако мы никогда не были традиционной семьей. Отец, в молодости математический гений, а теперь спившийся неудачник, панически боялся своей жены. Мама Люба была женщиной серьёзной и весьма объёмной. Одним щелчком своих мясистых пальцев она вгоняла в угол хлюпика-мужа. В молодости отбила его у своей лучшей подруги, а теперь делала отбивную из него самого.
Я вздохнула. Слёз не было. Раньше я плакала чаще. Из-за унижений, которым подвергала меня моя собственная мать, из-за отсутствия приличной одежды, из-за отца. Наверное, запас слёз, выделенный на одну человеческую особь, имеет свойство заканчиваться. Или я настолько привыкла к реалиям своей жизни, что больше не вижу повода распускать нюни.
Стук в дверь отвлёк меня от безрадостных мыслей.
- Детка, ты как?
На пороге стояла тетя Маша, соседка. Это она позвонила в полицию.
- Нормально.
- У тебя же сегодня выпускной! – всплеснула руками женщина. – И как это я забыла! Мне вчера Маришка платье своё на хранение привезла. На свадьбу шила, подружкой невесты была. Я сразу о тебе подумала. Может, ещё не поздно на выпускной-то?
- Не хочу, - устало покачала я головой.
- Это же один раз в жизни бывает, - не сдавалась тётя Маша. – Идём ко мне.
Я подчинилась. Я всегда подчинялась тете Маше - её теплой заботе обо мне, чужой соседской девчонке. Без неё я бы не выжила как личность, сломалась бы как отец.
В квартире тети Маши вкусно пахло выпечкой. Соседка поставила меня перед старинным трюмо, а сама убежала в спальню за платьем. Из зеркала на меня смотрела семнадцатилетняя девушка, худая и осунувшаяся из-за недоедания и недосыпа. Темно-рыжие волосы до плеч ещё больше оттеняли болезненную бледность. Рыжие часто бывают розовощекими, но я ни разу не видела румянец у себя на лице.
Тетя Маша принесла платье, бледно-голубое, из тонкой воздушной ткани.
- Посмотри, посмотри, какое оно красивое. Неужели откажешься хотя бы примерить?
- А если испорчу? – испугалась я, отступая на шаг назад.
- Глупости не говори. Давай переодевайся.
Я снова подчинилась.
- Великовато. Ну да ничего. Мы сейчас его подправим.
Тетя Маша крутилась вокруг меня с булавками и иголкой с ниткой. Подправлять пришлось и в области груди, и в области талии. Платье подходило мне только по длине.
- Ох, детка, во что мать-то тебя превратила… А ведь моя Маришка носит сорок второй размер, - причитала добрая женщина.
- Тетя Маша, вы зря стараетесь, - попыталась я её остановить. – Я никуда не пойду.
- Ну, это мы ещё посмотрим, - тетя Маша закончила с платьем и решительно взялась за мои волосы. - В конце-то концов, мать за выпускной заплатила. Не пропадать же деньгам зря. Сейчас табуретку принесу.
Соседка включила на кухне радио и открыла окно.
- Лето, ах, лето, - пропела она, возвращаясь и усаживая меня на круглую икеевскую табуретку с дырочками. – Прорвемся не глядючи…
Через час меня вытолкали сначала в подъезд, а из подъезда - на улицу. Конец июня стоял жаркий, душный и пах свежескошенной травой.
- Ты ж моя красавица, ты ж моя умница! Жаль, туфли не подошли, но уж больно у тебя ножка маленькая, как у Золушки, - частила тетя Маша, боясь, что я передумаю. – Беги давай в школу, пока ваши на базу отдыха не уехали. Ой, а купальник взяла? Вы ведь там купаться будете!
- Тетя Маша, какой купальник? – опомнилась я. – Я же ничего не взяла, даже ключи!
- Я дверь закрою, не беспокойся. Иди давай.
Соседка слегка подтолкнула меня в спину. Я сделала несколько неуверенных шагов. Эх! Была не была. Всё-таки это лучше, чем сидеть в разгромленной квартире и вспоминать отборный мамин мат и папины робкие оправдания.
Я не побежала, но уверенно и быстро пошла в сторону школы. Её обшитые бледно-желтым сайдингом стены виднелись из-за новой кирпичной трёхэтажки. Перед воротами стоял автобус, заказанный, чтобы отвезти выпускников на базу отдыха. На крыльце школы я увидела одноклассников в алых лентах. Они пускали в воздух накаченные гелием шары. Девчонки хором кричали: «Мы счастливы!». Я замерла у калитки. Может, сбежать, пока меня никто не заметил?
- Задрипка, ты что ли? – раздался сбоку до боли знакомый голос.
Я почувствовала, как непроизвольно втягиваю голову в плечи.
- Тебя не узнать.
Сашка Смирягин поцокал языком и обошёл вокруг меня. В руках он держал чёрный полиэтиленовый пакет, в котором звякали друг об дружку бутылка. Легкоузнаваемый звук, который я всегда отличу от множества других. Извечный дружок Смирягина и верная свита – Вовка Бутаков – остался стоять на месте, удивленно вытаращив на меня глаза, словно впервые видел.
- Ммм, а я не знал, что ты можешь быть такой, - протянул Сашка. Взгляд его темно-карих глаз прожигал насквозь. – Жаль… «Задрипка» тебе больше не подходит.
«Задрипкой» я стала в пятом классе, когда неожиданно упразднилась школьная форма, и все стали ходить кто в чем пожелает. «Свободный стиль» безжалостно обнажил разницу в доходах и уровне жизни местного населения. Весь пятый класс я проходила в старой форме, пока она не стала слишком короткой, и классная руководительница не настояла на покупке другой одежды. Для этого ей пришлось не раз, и не два поговорить с моей матерью, которой было то некогда, то не на что одеть своего единственного ребенка.
