Все, что мы любим, становится вымыслом.
Для меня первым из них стала Япония. Меня вырвали из нее в пятилетнем возрасте, и я принялась рассказывать себе о ней. Очень скоро меня начали смущать пробелы в моем повествовании. Что я могла поведать о стране, которую, как мне казалось, знаю и которая год за годом уходила из моего тела и моих мыслей?
Мне никогда не приходило в голову выдумать ее. Это произошло само. Никогда и мысли не было ни ввернуть ложь в правду, ни приукрасить ее фальшивыми драгоценностями. Пережитое оставляет в душе музыку – именно ее я и силюсь уловить в воспоминании. Смысл в том, чтобы записать ее звучание с помощью слов. Это предполагает перекраивание и подгонку. Мы отбрасываем лишнее, чтобы показать охватившее нас волнение.
* * *
Понадобилось связаться с Ринри, женихом, отвергнутым мною в двадцать лет. Я потеряла все его координаты, но не следует усматривать в этом злой умысел. Вот почему из своего парижского рабочего кабинета я позвонила в международную справочную:
– Здравствуйте. Мне нужен номер телефона в Токио, но я знаю только имя и фамилию.
– Назовите, – произнес человек, похоже не осознающий всей грандиозности моего вопроса: Токио с пригородами насчитывает двадцать шесть миллионов жителей.
– Фамилия Мицуно, имя Ринри.
Я диктую по буквам – неприятный момент, потому что я никогда не придерживалась классических образцов, вот я и говорю что-то вроде «М – как Македонский, Р – как Росинант» и ощущаю, что на том конце провода на меня сердятся.
– Минуточку, я поищу.
Я жду. Бешено колотится сердце. Быть может, через сорок секунд я буду говорить с Ринри, наверное, самым симпатичным парнем из тех, кого я знала.
– В Токио нет никого с такой фамилией, – снова включается голос в трубке.
– Простите, как? Вы хотите сказать, Ринри Мицуно нет?
– Нет. В Токио вообще нет Мицуно.
Мой собеседник не осознавал, но сказать такое было равносильно тому, чтобы утверждать, что в Париже вообще нет людей по фамилии Дюран. Редкое имя Ринри, вроде нашего Атаназа, компенсирует банальность фамилии.
– Как мне поступить?
– Подождите, я тут нашел номер, думаю, это японское справочное бюро.
Он продиктовал мне четырнадцать цифр. Я поблагодарила, разъединилась и набрала номер японской справочной службы.
– Моси, моси,[2] – сказал мне приятный женский голос.
Вот уже шестнадцать лет я не говорю на этом чудесном языке. И все же мне удалось спросить, не могла бы она найти мне телефон Мицуно Ринри. Она громко повторила имя. В ее голосе звучало вежливое удовольствие человека, впервые произносящего редчайшее слово. И попросила меня немного подождать.
– Мицуно Ринри нет, – наконец сообщила она.
– Но есть другие Мицуно? – настаивала я.
– Нет. Извините.
– В Токио нет Мицуно?! – воскликнула я.
– В Токио есть. Но в ежегодном телефонном справочнике общины Такамацу, куда вы любезно позвонили, нет.
– Простите.
Отныне в тайнах вселенной появилась еще одна: почему служащий французского отделения международного справочного бюро, у которого я попросила телефон японской справочной службы, подсунул мне номер никому не известного ежегодника общины Такамацу, где оказалась любезная телефонистка?
Я опять позвонила в международную справочную и попала на другого служащего. В голову мне пришла блестящая мысль:
– Будьте любезны, я бы хотела получить телефон посольства Бельгии в Токио.
– Минуточку.
Он переключил меня на такой убогий мотивчик, что я не только не разозлилась, но даже как-то умилилась.
– Такого не существует.
– Простите, что?
Я уже не понимала, о чем мы говорим.
– В Токио нет посольства Бельгии, – сообщил он мне как нечто очевидное.
Таким же тоном он мог объявить, что в Монако нет консульства Азербайджана. Я поняла, насколько бесполезно говорить, что мой отец долгое время был послом Бельгии в Токио и что с тех пор прошло не слишком много времени. Я поблагодарила и повесила трубку.
Почему я пошла таким сложным путем, хотя все так просто? Я позвонила отцу, и он по памяти продиктовал мне телефон посольства Бельгии в Токио.
Я набрала номер и попросила соединить меня с мадемуазель Дат, мысленно подсчитав, что теперь ей должно быть лет пятьдесят. Для начала мы обменялись несколькими вежливыми фразами. Мадемуазель Дат – дочь бывшего посла Японии в Бельгии, в некотором роде мой негатив. В конце концов я рискнула расколоться:
– Помните ли вы, Дат-сан, того мальчика, который двадцать лет назад был моим, так сказать, женихом?
– Да, – насмешливым тоном ответила она, словно давая понять, что невозможно позабыть столь безнравственную выходку с моей стороны.
– Быть может, в картотеке посольства сохранились его координаты?
– Подождите минуточку, я поищу.
Я оценила, что она не сострила по поводу полной утраты мною его координат. Спустя пять минут Дат-сан сказала:
– В картотеке его уже нет. Но я вспомнила, что отец Ринри – глава ювелирного дома, и нашла их сайт в Интернете. Запишите телефон. Ваш… ваш друг стал его вице-президентом.
Я горячо поблагодарила и повесила трубку. Теперь мне понадобится мужество. Я решила не тянуть резину, а позвонить сразу.
Трубку сняла телефонистка. Я попросила соединить меня с Ринри Мицуно. Она вежливо возмутилась, словно я хотела поговорить с английской королевой.
– Понимаете, я звоню из Парижа, – промямлила я, не зная, каким богам молиться.
Сжалившись, она вздохнула и поинтересовалась, как меня представить.
– Амели, – сказала я.
Фирма Мицуно одарила меня чем-то вроде «Времен года»: можно было подумать, это протяжная японская песня для свадебного путешествия где-нибудь годов семидесятых.
Спустя пять минут знакомый голос уже восклицал на том конце провода.
– Не может быть! – произнес Ринри на безупречном французском.
– Какое счастье слышать тебя! – глупо вскрикнула я.
Именно это я и ощущала. Вот уже шестнадцать лет, как мы совсем не общались. Ринри был тот невероятно добрый мальчик, которого я повстречала двадцать три года назад; мои чувства к нему никогда не менялись: не любовь и не дружба, что-то вроде братской близости, чего я никогда не испытала бы, если бы не познакомилась с ним.
