Только счастливый имеет право
И вот он пришёл! Родился… Мой первенец. Готова ли я к его приходу? И вообще, что это значит – быть готовой к его приходу?
Как всё начиналось…
…За окном – лютая зима, 36 ниже нуля. В комнате – 15 выше нуля, но жарко не кажется. В голубой коляске, в самом тёплом углу комнаты, не спит мой сынок, Антоша. Не спит и не плачет. Он – прислушивается…
Топот ног, прокуренные голоса грузчиков, на полу грязные мокрые следы от множества ног. Из комнаты выносят мебель. А посреди комнаты, в шапке и пальто, стоит человек, которого сын не успел ни разу назвать «папой». Этот человек оглядывается вокруг: ничего ли он тут не забыл? Кажется, ничего. И он торопливо выходит из комнаты, даже не взглянув в сторону голубой коляски…
Всё. Конец первого действия. Занавес закрывается.
Занавес открывается
Мы с Антошей одни в полупустой квартире. Хорошо хоть, «папаша» не увёз холодильник. Впрочем, в холодильнике пусто. Пусто и в моём кошельке…
Я живу отдельно от родителей. Мне ещё предстоит сообщить маме потрясающую «новость». Хотя… новость ли это? Полтора года бестолковой семейной жизни были лишь прологом к сегодняшней, вполне логичной развязке.
Сыну сегодня 25 дней. А мне 25 лет. Я студентка-третьекурсница Литературного института. До родов я не работала, и поэтому у меня нет оплачиваемого отпуска по уходу за младенцем.
У меня есть только младенец. Мой задумчивый глазастый ангел, моё сокровище – Антоша, Антончик! Я беру его на руки, тихонько кружусь с ним по нашей, неожиданно просторной, комнате и говорю ему:
– Всё равно мы будем счастливы, сынок! Ты слышишь? Ведь у меня есть – ты, а у тебя – я. А этой зиме скоро конец…
Перерождение пессимистки
Кто-то скажет: «Хорошо тебе, ты – оптимистка, тебя ничем не проймёшь». Стоп! В том-то и дело, что до рождения сына я оптимисткой не была.
С самого детства я ощущала себя глубоким меланхоликом, воспринимая жизнь в пасмурных тонах. К тому же, к своим двадцати пяти годам я уже потеряла многих дорогих людей, не поссорилась, а потеряла безвозвратно, и всё это только обострило моё трагическое мировосприятие.
И вот, как логическое продолжение моей грустной истории: я остаюсь с больным младенцем на руках, без копейки денег, одна посреди лютой зимы…
Самое время кинуться к телефону и поплакаться всему свету на свою горькую участь. Но – телефона не было. (Вот, даже и телефона не было!)
Как это ни странно, желания плакаться не было тоже. Потому что произошло… чудо. Иначе я это назвать не могу.
…Я укачивала своего бессонного сыночка, он смотрел на меня беззащитно и доверчиво, как воробушек, и я вдруг осознала, что только от меня теперь зависит ВСЁ. Грустным или весёлым окажется Антошино детство, в какие игры он будет играть, какие книжки читать, каким будет его характер, как сложится его дальнейшая жизнь… У меня даже холодок по спине пробежал, когда я осознала всю меру ответственности, которая легла на меня.
И тогда я задала себе вопрос: чего я хочу для своего ребёнка?
И ответила без колебаний, ибо ответ вынашивала долгих девять месяцев:
ХОЧУ, ЧТОБЫ МОЙ СЫН БЫЛ СЧАСТЛИВ.
А потом задала себе второй вопрос, ответить на который было значительно трудней: могу ли я, унылая пессимистка, сделать моего мальчика счастливым?..
Я понимала: нет ничего проще, чем быть несчастной. Это самое лёгкое! Для этого никаких усилий не требуется – всё за тебя уже сделали внешние обстоятельсва: уход мужа, отсутствие денег и т. д. Но ведь и при муже и при деньгах можно чувствовать себя несчастной!
Сыпался за окнами густой снег, сердито урчал пустой холодильник, в тазу громоздилась гора мокрых пелёнок (о памперсах в ту пору и не слыхали), на столе пылилась незаконченная курсовая работа… Сынок чутко задремал в голубой коляске… В комнате сгущались сумерки, но от Антошиного лица исходил тёплый, нежный свет – и мне было светло. Здесь, рядом с моим ангелом…