Повесть для кино
Омытое солнцем голубое небо с курчавыми белыми облачками. На подушке – голова пятидесятилетнего мужчины: седина на висках, залысины, припухшие со сна веки; лицо в целом заурядное, бритое. Повернул голову в сторону двери, втянул носом воздух, мысленно произнес: «Ага, сегодня на завтрак, как всегда, кофе и яичница. А с чем, интересно, яичница? С колбасой или ветчиной? Пахнет жареным салом, значит, с беконом». Откинул одеяло, потянулся, рывком встал, походил по комнате. Худощав, строен, еще в хорошей форме. Подошел к окну, отодвинул штору и вздохнул: из сумрака на стекла лепится мокрый снег.
Комната обставлена скудно: двуспальная кровать с облезлыми спинками светлого дерева, круглый стол, вокруг него – потертые стулья; телевизор на тумбочке и два низких кресла, покрытые пестрыми ковровыми накидками. На потолке – большая старинная люстра из бронзы с хрустальными подвесками.
Открывается дверь, в проеме появляется голова немолодой женщины с бигудями на голове.
– Илья, ты уже встаешь? Давай вставай, уже скоро девять. Я тоже опаздываю
Илья натягивает коричневый махровый халат и выходит их комнаты.
На кухне у плиты хлопочет полноватая женщина. Входит Илья. Уже в рубашке и брюках и принимается за еду.
– Что у тебя с планом-то? – спрашивает жена. – Опять, поди, без премии останешься в этом квартале? Уже середина марта, а у тебя, как всегда, и конь не валялся, с транспортом-то.
– Не твоя забота. Ты бы лучше, Катенька, почаще пол мела, а то из прихожей на ногах по пуду грязи тащим в комнату.
– Ну, вот опять, чистюля, завел свою пластинку.
Муж смотрит с нескрываемым раздражением на грузную, обтянутую цветастым халатом, фигуру жены, доедает яичницу и уходит.
Неуютные в ненастье улицы Ленинграда. Слякоть, мокрый снег, нахохлившиеся угрюмые горожане спешат по своим делам. Илья подходит к серому, в стиле «модерн», зданию, отделенному узким садиком от оживленного проспекта. У дверей висит стеклянная учрежденческая доска, извещающая, что здесь находится районная инспекция Госстраха. Вздохнув, открывает тяжелую дверь. В вестибюле стены залеплены рекламными плакатами и объявлениями. Илья проходит по коридору и открывает дверь с надписью «Инспекторы 1–4 участков» и видит знакомую картину: за столами, заваленными папками и бумагами, сидят женщины (две постарше и две помоложе) с одинаковым, строгим и сосредоточенным, выражением на лице. Подходит к полноватой женщине с некрасивым лицом и сальными короткими волосами. Грязноватыми, с заусеницами, короткими пальцами она перебирает бумаги.
– Ага, – говорит она, – опаздываем, как всегда. С чем пожаловали? Отчетец есть?
– Да, есть небольшой, – отвечает Илья и открывает портфель.
– Да, – инспекторша шмыгает носом, просматривая поданные бумаги, – немного домашнего, несчастные случаи, жизнь. Это хорошо, но где же транспорт? С транспортом у вас полный завал. До конца квартала две недели, а у вас до плана не достает, – тычет пальцем по кнопкам калькулятора, – восемьдесят процентов! Да когда же вы успеете закрыть план-то? Придется вам на ковер топать. Да и я, как парторг, буду ставить вопрос о вашем увольнении. Это уже не первый квартал. Нам такие агенты не нужны. Имейте это в виду. Агеева, Митина, Якубовская, посмотрите-ка, дали уже план по транспорту на сто двадцать процентов! А вы, мужчина…
– Но послушайте, Вилена Егоровна, я ведь по всем видам всегда план делаю. Ну, а транспорт, понимаете, женщинам это проще… Да и план вы мне всегда даете больше, чем другим. Это несправедливо, в конце концов.
– А почему так – сами знаете. Нечего было на нас жаловаться высокому начальству. Тоже мне реформатор. Видела я ваш проект нововведений в нашей системе. Вы где живете? На Западе? Это у них там можно отдельно ногу или ноготь страховать, а то и еще чего поинтересней.
– Да вам, конечно, целого человека подавай, иначе не вкусно.
– Что, что? Он еще и острит. Идите. И если в следующий отчетный день не будет хотя бы половины плана по транспорту, можете себя считать уже не нашим работником.
Илья курит на лестничной площадке, болтает с коллегами. Постоянно открывается входная дверь, откуда несет сыростью и холодом. В окно видна мокрая снежная каша, чавкающая под ногами прохожих. Илья с тяжелым вздохом бросает сигарету, натягивает на голову кепку, выходит и словно бы растворяется в мартовской непогоде.
За рулем «копейки» серого цвета, приткнувшейся к самому тротуару узенькой улочки, сидит средних лет седовласый человек и как будто кого-то ждет. По временам на его лицо нисходит живительная улыбка, и он ее не пытается прятать, зная, что его никто не видит, – на пустынной улочке ни души. Из-за угла появляется Илья, подходит к машине и стучит в стекло.
– Машина застрахована? – спрашивает он хриплым голосом.
– Н-нет, – как-то неуверенно, с не пониманием в голосе отвечает водитель.
– Что же вы на незастрахованной машине раскатываете, а? А как стекло разобьете или, не дай Бог, угонит кто вашу серенькую, что тогда? Где денег возьмете на новую?
– Денег? Я возьму. Я знаю.
– Знаете, где денег взять? Может, и мне подскажете, а?
– Вы – страховой агент?
– Да.
– Хорошо, я застрахую у вас машину, но только с одним условием.
– Каким?
– Вы сыграете со мной партию в шахматы. И если выиграете, я к вашим услугам. Идет?
– В шахматы? Сейчас?
Агент смотрит на часы и делает неопределенный жест плечами.
– Да, присаживайтесь, – водитель открывает дверцу.
Илья садится в машину.
– Раньше, – говорит он, – я хорошо играл в шахматы, участвовал в турнирах, подавал надежды… А потом женился и все забросил. Ну, давайте сюда ваши шахматы. Но только будем играть блиц.
– Блиц, блиц, – подтверждает водитель и поворачивается к Илье лицом.
Его светлые, глубокие, как небо, глаза словно бы источали из себя всепроникающий завораживающий свет, отчего у Ильи слегка закружилась голова. И вместе с этим пришло воспоминание.
Над переполненным стадионом появляется вертолет. Начинает снижаться и приземляется в центре футбольного поля. Из вертолета вылезает большеголовый человек. Это известный гроссмейстер. Он подходит к микрофону и начинает говорить о роли шахмат в гармоническом развитии советского человека. Затем поле покрывают квадратами черной и белой ткани, и оно превращается в гигантскую шахматную доску. У футбольных ворот монтируют возвышения. Появляются статисты, одетые в костюмы шахматных фигур, и выстраиваются в исходные позиции. На возвышениях у ворот появляются, под бурные аплодисменты, известные гроссмейстеры с микрофонами в руках. И вот над стадионом звучит первая команда: «Е2 – Е4». Одетая в белую футболку и коротенькую юбочку юная стройная девушка, грациозно переступая, двигается к нужной клетке. Илья видит себя на трибуне, молодого, двадцатилетнего, восторженного и счастливого.
