Когда я стал рабом этого напитка, который почему-то именуется исконно русским? Наверное, давно. По крайней мере, тогда я еще не спрашивал себя о том, что являюсь полностью от него зависимым. Еще недавно я выбирал сорта подороже и явно не разбодяженные гастарбайтерами в грязной емкости где-нибудь в подвале. Но шло время, водка становилась все дешевле, все непритязательнее. У нее и так немного вкусовых качеств. А сейчас они, эти качества, для меня значения не имеют вообще. Главное, чтобы жидкость была достаточно крепкой, чтобы побудить мой организм хоть к какой-то жизни, чтобы количества этой жидкости хватило на день и на вечернее возлияние перед сном. И очень важно, чтобы немного водки оставалось на утро. Утром ее нужно будет употребить в тот момент, когда меня еще не станет ломать от похмельных мук после ночного забытья. Я не то, чтобы опустился из-за этого порока по социальной лестнице. Я с нее просто упал в лестничный пролет, даже не успев опомниться, и оказался на самом дне. Так, наверное, можно обозначить кочегарку одной полузаброшенной воинской части в Ленинградской области, где я работаю в должности кочегара последнее время. Живу я здесь же в кочегарке вместе с моим сменщиком Митькой, который сейчас спит на топчане. Митька тоже, как и я, раб водки. Но он сейчас счастлив, потому что он спит и еще будет несколько часов спать под воздействием своей доли алкоголя, стакан которого выпил несколько часов назад перед уходом в царство Морфея. Я пил вместе с ним. Но мой «завод» от выпитого уже на исходе. Я вынужден бодрствовать и поддерживать огонь в этой чертовой котельной. Сейчас моя смена. И хоть конец ее наступит через два часа, толку от этого никакого… Сменит меня не Митька, а этот козел Борис Иванович, пенсионер, подрабатывающий в нашей котельной. Он говорит, что пенсии ему на жизнь не хватает. А кому в эти чертовы девяностые хватает и пенсии, и зарплаты?! Да и зарплата-то в котельной копеечная. Я и Митька торчим здесь из-за возможности как-то перезимовать в тепле до весны. Плюс еще подкорм в столовке солдатской. Весной уже можно искать заработок поприличнее и поближе к Санкт-Петербургу. Сейчас надо как-то перебиться. А зимы еще долгих полтора месяца. И хотя сдам я вскоре смену этому пенсионеру, радости от этого никакой. Зарплату вчера выдали смешную, просто слезы! Опять нет денег в военном министерстве. Страна полностью развалилась. На эти зарплатные копейки мы и взяли с Митькой вчера в ближайшем поселковом магазине пару бутылок водки сомнительного разлива, банку кильки и буханку черного хлеба. Сейчас от вчерашнего великолепия остались одни воспоминания. Допивая вторую бутылку, мы решили одолжить денег у Бориса Ивановича. Он перед заступлением на смену зайдет в финчасть и тоже получит свою зарплату, причем ему, как нам сказали, причитается еще и оплата отпуска. Ведь и с нами когда-нибудь рассчитается государство! По крайней мере, вчера в финчасти обещали выплатить все задолженности в какое-то «ближайшее» время. Может, и врут, конечно, но человеку свойственно верить.
Митька заворочался на своем топчане, застонал и поднял свою нечесаную голову:
– О-х-х! Что там утро, вечер?
– К вечеру уже, скоро Борька подойдет. Надо бы раскрутить его на бабки, да в магаз сгонять! Меня уже трусить начинает! – сквозь зубы отвечаю я.
– А что не осталось разве? – мычит он и трясет башкой, чтобы прийти в себя.
– Осталось, как же! Ты ж вчера уговорил и вторую добить! Клялся, что достанешь кровь из носу! Я в ауте был и поверил тебе!
Митька трагически затихает. Есть от чего впасть в отчаяние, как говорит известный киногерой. Без лекарства на утро мы в последнее время не оставались. Хоть четвертинка, по была в укромном месте. А сейчас… да еще и без денег! У сельских сшибать медяки около магазина? Не вариант! Да и сельские-то голь перекатная, тащат из дому барахло всякое Клавке – продавщице, та и меняет им на водку или винище. Да до магазина еще и дойти надо! Если идти, то сразу сейчас, пока алкогольная ломка не пригнула к тому же Митькиному топчану. Я раздраженно пнул пустые бутылки под столом. В ответ они, жалобно звякнув, покатились в сторону Митьки, который в отчаянии натянул фуфайку на голову в бесполезной попытке снова уснуть и обмануть надвигающееся похмелье.
Дверь открылась, и в котельную с улицы пахнуло морозной уличной стужей.
– Здорово, мазурики! – Борис Иванович как обычно лучился оптимизмом и каким-то не пенсионерским здоровьем.
Вон даже румянец на щеках! До выхода на пенсию он служил в этой же части прапорщиком, женился на местной и поселился в небольшом поселке, что неподалеку. А сейчас по старым связям и на подработку устроился. И вот чую я, что получает он гораздо больше нас с Митькой. Мы что? Пришли – ушли. А он кадр постоянный! Явно ему подбрасывают зарплату побольше, не в пример нам!
Митька вытащил из фуфайки помятое лицо и тоже поздоровался:
– Здравствуй, Борис Ваныч!
– Опять гуляли вчера?! – Борис Иванович укоризненно покачал головой, поднял раскатившиеся из-под стола бутылки, выкинул их в большое ведро, и, не переставая ворчать, снял полушубок и взялся за веник.
– Дык зарплата ж была…, – протянул примирительно Митька и стал мямлить, – Ты это, Ваныч, не сердись. Мы просто убраться не успели. Ты знаешь? Нам и дали то, суки, такую мелочь, только на пожрать и хватило…
– А что в столовой кормить вас перестали уж? – Борис Иванович распрямился и, ссыпав мусор с совка, подошел к топке, куда я, занятый мыслями о добыче каждодневного эликсира, давно уже не подбрасывал полагающейся порции угля.
– Ну вот! Драть тебя, Данька, некому! Когда-нибудь заморозишь систему! – он взял лопату и принялся энергично закидывать уголь в ненасытное жерло.