Не требуй от меня опасных откровений
В первые же дни по восшествии на престол император Павел I пожаловал начальнику своей свиты две тысячи душ с правом выбора места. Генерал попросил любое имение, лишь бы поближе к родительским местам – в Бежецкой волости Новгородской губернии. Император самолично выбрал для своего фаворита Грузино – бывшую вотчину князя Меньшикова.
…Во второй половине мая 1799 года в Грузино появился дорогой экипаж. Все село выбежало встречать своего нового хозяина. Те, кому положено, уже знали, что две недели назад Павел Первый высочайшим указом пожаловал начальнику своей свиты графский титул и собственной рукой начертал на гербе 30-летнего графа девиз – «Без лести предан». Эти слова теперь красовались на щите, что держали два гренадера.
Не было никакого торжества, не стреляли пушки, как они потом будут стрелять всегда, когда граф станет приезжать в Грузино или отбывать отсюда по неотложным делам в Петербург. Не было гвардейского эскорта, который всегда будет сопровождать карету графа, когда он станет военным министром. Сейчас он молча вышел из экипажа, окинул всех беглым взглядом и, глядя прямо перед собой, прошел в дом.
Был он высокого роста, сухощавый, глаза имел суровые, блеска огненного. Одного его взгляда оказалось достаточно, чтобы люди расступились перед ним, образуя широкий коридор до самого крыльца. Спутникам графа было указано, что комнаты для приезжих готовы во флигелях, а сам праздничный обед назначен на 27 мая, в шесть пополудни.
Светились все окна в большом господском доме, челядь носилась по двору. Но не было ни шумной музыки, ни танцев. Застолье было скромным, вина мало. Никто не произносил льстивых тостов за нового хозяина имения – графа Алексея Андреевича Аракчеева. Так что день тот запомнился спокойным, тихим и теплым…
В тот же день в метрической книге московской церкви Богоявления, что в Елохове, записано: «Во дворе коллежского регистратора Скворцова у жильца его Сергея Львовича Пушкина родился сын Александр…»
У великого поэта Пушкина и графа Аракчеева была разница в возрасте в 30 лет. Они никогда не встречались друг с другом…
…Почему вдруг я взялся писать о Пушкине и Аракчееве? Что вообще может объединять гениального камер-юнкера с бездарным графом? «Пушкин и Аракчеев» – тему эту часто берут учащиеся средних школ и гуманитарных колледжей, и все цитируют одну и ту же пушкинскую эпиграмму:
«Всей России притеснитель,
Губернаторов мучитель
И Совета он учитель,
А царю он – друг и брат.
Полон злобы, полон мести,
Без ума, без чувств, без чести,
Кто ж он? Преданный без лести…»
Последнюю строчку чаще всего отбрасывают – то ли стесняясь повторить известного матерщинника Пушкина, то ли не понимая, причём здесь это вообще. И ты «не требуй от меня опасных откровений» – всему своё время. Потом убедишься, что Пушкин прав был: всех притеснял «губернаторов мучитель и друг царю», а перед безродной девицей оробел…
Обвиненный Пушкиным в «крайней узости ума», Аракчеев так и остался в веках «душителем свободы». А Пушкин – «нашим русским всё». Один плохой, другой хороший, один серый, другой белый… Ах, как распевно и мягко, как рифмованно звучит: «Пуш-кии-нии-аанааа». И как сутуло и жёстко, словно старческий кашель: «аракче-евщина». Причем одно с прописной буквы, а другое – со строчной, поменьше. Но вот вопрос: а не заставляли ли нас со школьной скамьи думать об одном лучше, чем он есть, а о другом – не думать вовсе?
Зная любовь моей мамы ко всему, что так или иначе связано с Пушкиным, я как-то пообещал ей, что напишу об Аракчееве. О нём и о Пушкине. Почему в таком соседстве? Потому что стоит у меня на книжной полке томик «Сына Отечества» за 1820 год. В прекрасном кожаном переплете, с золотым тиснением. На обороте форзаца – запись выцветшими чернилами: «Из личной библиотеки графа А. А. Аракчеева». И экслибрис – два гренадера герб держат, на котором начертаны слова «Без лести предан».
В этом томике «Сына Отечества» напечатана элегия «Погасло дневное светило» – одна из первых журнальных публикаций великого поэта, еще без подписи. Вечно гонимый Пушкин был тогда в южной ссылке. А граф Аракчеев выписывал в свою деревню Грузино лучшие журналы, читал и прозу, и поэзию, собственноручно надписывал книги, нумеруя их.
Как попал ко мне этот томик? Могу с чистой совестью заявить: книга эта совсем не нужна оказалась прежнему хозяину. Да и не было, думаю, настоящего хозяина у этой реликвии.
Аракчеев не оставил наследников. После его смерти в 1834 году Николай I своим указом повелел: «Грузинскую волость отдать навсегда в полное и нераздельное владение Новгородскому кадетскому корпусу, дабы доходы ее шли на воспитание юношей». Новгородскому гр. Аракчеева кадетскому корпусу (так он стал именоваться) передавалось и все движимое имущество покойного, в том числе библиотека (более 10 тысяч томов) и редкие вещи – медали, портреты, императорские рескрипты.
После графа остался обширный архив, насчитывавший тысячи единиц хранения общим объемом около 50 000 листов. Часть бумаг была распределена по различным министерствам и ведомствам, остальная отправлена Николаю I, который распорядился уничтожить всё, касающееся императорского дома. Таким образом, наиболее интересная часть огромного архива погибла. Сегодня есть несколько фондов, в которых сосредоточены документы, связанные с жизнью и деятельностью графа А. А. Аракчеева.
Графская библиотека тоже оказалась раздробленной. Часть оказалась в Новгородской и Псковской губерниях. Часть попала в Санкт-Петербург и Москву. Что-то погибло во время революций, что-то разошлось по разным архивам необъятной нашей Родины и надолго осело в библиотечных подвалах, где обычно хранят свое богатство отделы редких книг.
Лет двадцать назад в одной из таких провинциальных библиотек прорвало ночью трубы. Все книги в подвалах были залиты водой. Их пытались спасти, выбрасывая прямо на снег через окошки. Но оказалось, что эти горы книг никому не нужны. Утром пришел бульдозер и сгреб всё в кузова самосвалов. Вот так часть графской библиотеки оказались на городской свалке – никакого криминала, никаких «опасных откровений».
Кстати, библиотека та находилась на улице Пушкина. Но это просто совпадение, не более того. А вот то, что названия глав данного моего «художественно-исторического исследования» взяты из Александра Сергеича Пушкина, – не случайность, это вы понимаете.
