– Знаешь, что я тебе скажу, дезертиры – они не по лесам прячутся, дезертиры по штабам отсиживаются, – сказал Плотва. Он раскачивался на стуле и хлебал пиво.
Его слушали вполуха, а Плотва все распалялся.
– Скоро стул не выдержит, – предупредил Марк.
Стальной полумрак кис под потолком. «Утром снова в казарму», – думал Влад. Ему было одновременно и весело, и тоскливо с ребятами. Хотелось горланить песни, танцевать, ржать без умолку, и, где-то глубоко в голове, зудело желание остаться одному, закрыть глаза.
– Эй! Кислятина! Хоре киснуть! – закричал Плотва и упал со стула.
– Не выдержал, – подытожил Марк.
Влад кинулся поднимать приятеля, и они устроили веселый поединок на отломанных ножках. Вечер был спасен.
Около полуночи они вывалились в пешеходной зоне рядом с любимой пивной. Город Макаров еще не спал, да и кто спит, когда на дворе лето, война и праздник первенства?
Влад хотел что-то сказать, но Марк вдруг крикнул оглушительно и звонко:
– Смотри, крыса идет!
– Крыса! – подхватили еще голоса.
Она шла по обочине. На ней была серая форма, и вся она была невысокая, сутулая, руку постоянно держала в кармане. И не оглянулась, даже шаг не ускорила.
Марк засвистел ей вслед.
– Чертовы штабные! Пойдем убьем их всех! Зарррэжем! – Плотва хотел было кинуться вслед за девушкой, но Влад сильно сжал его локоть.
Машка свернула в подворотню и исчезла. «В левом кармане, – твердила она про себя, – в правом кармане…» Это было ее заклинание, технология, – правого кармана у форменной рубашки просто не было.
Боевые офицеры давно скрылись из виду, а она все не могла прийти в себя. Пьяные офицеры – жалкое зрелище, им все время нужен враг, они его ищут и находят. Без врага им скучно.
– Тю! – орал Плотва, – как вы думаете, дорогие друзья, куда поперлась наша маленькая мышка? А? Куда это она пошла, тварь такая? С кем это она там спит, а?
– А тебе чё? – поддел Марк, – Завидно?
– Разумеется! Почему это она пренебрегает боевым офицером? Меня, может, скоро убьют (у офицера Кирилла Плотвинина была любимая формулировка: «Милая, пошли со мной, меня, может, завтра убьют»).
Марк хмыкнул. Влад курил, осыпая асфальт пеплом с золотыми искрами.
Лето было не жарким, но и дожди не шли, ночи стояли стерильные, как скальпели хирурга.
Далеко, где-то в другом районе, завыла сирена. Влад не обратил внимания. Если не по всему городу, то и заморачиваться не стоит. Он почему-то вспомнил, как пару месяцев назад обычно молчаливый Марк спросил его:
– Влад, у тебя какая вера?
– Третья неполная по тестам, – пожал плечами Влад.
– А у меня четвертая, а у Плотвы пятая, но этого все равно недостаточно.
Потом он долго катал по столу шарик от подшипника, и только когда шарик с грохотом упал на пол, стал рассказывать.
– Говорят, оружие четвертого поколения может переломить, наконец, ход нашей войнушки, ребята. Но использовать его можно только один раз. Потому что оператор умирает, а оператор должен иметь седьмое чувство и восьмую веру.
– Брешешь, таких не бывает.
– В том-то и дело. А, ладно, – Марк махнул рукой, – я просто думал, вот если бы мне эту хрень в руки.
– Ага, и Плотве.
Тут вошел Плотва в полотенце на бедрах, его опять осенило. Чем, Влад не помнил, наверняка что-то про девок.
Штаб расквартированных в Макарове войск располагался в брошенном гипермаркете. Большая часть огромных витринных стекол не уцелела, по этажам гулял ветер. Пахло сыростью и, почему-то, мелом. Машка попала сюда в числе первых. Свет прожекторов, манекены в лохмотьях, пулевые отметины на стенах, – все это выглядело, как дурная декорация или памятник боевым действиям.
Штабные принесли сюда запах бумаги, клея и бюрократии. Машке отдали бывший салон красоты. И она каждый день пробегала бесконечный коридор и холл, заросший цветами. Цветы росли почти без света. Они тянули вверх белесые тощие ростки.
Машка зашла в свой кабинет, прикрыла дверь и перевела дух. Здесь сохранились парикмахерские кресла и зеркала в человеческий рост.
Не зажигая света, Машка прошла к своему креслу и села, закрыла глаза. И тут же ощутила, как маленькие коготки цепляются за рукав.
– У-у, морда, опять клетку открыл, зараза такая!
На плечо ей взобрался светло-рыжий крысенок.
– Есть хочешь, маленький? Вижу. Ну, сейчас.
Машка встала, вынула из шкафчика блюдце с отбитым краешком. Крысенок сидел на плече, свесив розовый хвост.
В дверь требовательно постучали.
– Маша, Маша, ты здесь? Маша, открой!
– Заходи, Павел, – сказала Машка, не оборачиваясь.
Крысенок требовательно зацокал, залез ей на голову и стал смотреть на дверь, он даже встал на задние лапки.
В дверь протиснулся взъерошенный парень.
– Паша, ты считаешь, что после десяти вечера можно не соблюдать субординацию?
Павел растерялся. Он смотрел на ее худую спину, а на него смотрел крысенок.
Потом все изменилось, он подтянулся, скользнул руками по форме, убедился, что все в порядке.
– Разрешите обратиться.
– Обращайся.
Она обернулась, сняла с головы крысенка, посадила его к блюдцу и улыбнулась.
– Маша, ты меня напугала. Субординация…
Он тоже улыбнулся и расслабился. Форма снова висела на нем, как на вешалке.
– Садись давай.
– Крысенок у тебя миленький.
– Ты уже говорил. Хочешь чаю?
– У тебя есть чай? Маш, я просто поражаюсь, как ты умеешь устроиться! Я вот, когда наш мир рухнул…
– Паша, – она погладила крысенка по спинке, – я же тебе говорила, мир не рухнул. Мир вообще не рушится никогда. Он просто выкидывает кое-что за ненадобностью. А чай мне один подарил… один молодой командир, с разбитой головой.
Павел вздохнул. Он, наверное, хотел что-то сказать, но перед ним уже стояла крышка от термоса с дымящимся чаем.
