Уважаемые мои читатели!
Перед вами вторая часть сказок. Это сказки, и ничего более, в них нет и намёка на политику, религию и нашу жизнь. Весь текст есть вымысел автора, написанный с бодуна в пятницу 13-го. Совпадения с реальными людьми или событиями в мире – не более чем случайность.
Часть 2
Где-то за 101 километром. Малосемейка, кухня, пятница тринадцатое.
– Эй, Авоська, глянь, Орхип Харитоныча не видать.
– Не называй меня Авоськой.
– Тьфу, гадский папа, как к столу и на Авоську бегом, а попросишь чего, так в бутылку лезет.
– Опять ругаетесь, – сказала средняя голова Архип Харитоныча пятиголового, заглянув в окно кухни. А не сыграть ли нам в картишки, по случаю выходного, пулечку распишем сочинскую?
– Мы – за! – сказали левая и правая голова Харитоныча.
– Пелагея Гавриловна, а пожрать у тебя ничего нет?
– Да вон кота для затравки съешь, все одно никакой пользы с него, даже мышей не ловит.
– Эй-эй! Вы это, того! Тощий я и больной, и вообще, Архип Харитоныч, сегодня четверг – рыбный день, ты, вроде как, на диету собирался с четверга.
– Ах-ха-ха! Напугали дурака на четыре кулака, – засмеялись басом все три головы Харитоныча. И вообще, сегодня пятница, Пелагея Гавриловна притащила засаленную колоду карт.
– Да они же краплёные! Авоська, паразит, в прошлый раз крап сделал, – сказал Архип Харитоныч.
– Не называй меня Авоськой, – сказал кот.
– Так мы будем играть или нет?
Архип Харитоныч достал из кармана пиджака новую колоду карт.
– Подсними, Пелагея.
– Раз, – заявил кот, – Шесть на винях.
– Два! Шесть на червях, – ответила Гавриловна.
– Пас я, – заявил Харитоныч.
– Во! Ну ничего себе! Крокодил над Пердяевкою летит, не иначе в Африку подался в эмиграцию, зимы-то у нас не подарок.
– Где, где крокодил-то?!! – в один голос спросили Харитоныч и Пелагея, повернувшись к окну.
Кот, тем временем, пользуясь случаем подсмотрел прикуп.
– Всё, кина не будет! Улетел крокодил в Африку.
– А я все видела, – пропищала вновь отрастающая голова, срубленная по причине лютого запоя богатырем Ильей. Чупа-чупс гони, или я ж тебя сдам как стеклотару.
– Фиг тебе, лучше помалкивай, козявка, нето позаимств,ую у бабки кочергу, да как…
– Ааа! Убивают, Харитоныч, наших бьют!
– Ты что творишь-то, мародер, почто маленьких обижаешь?
– А он еще и прикуп подсмотрел, – наябедничала Малявка.
– Врет она все, – угрюмо заявил кот.
– Сто в гору, а в другой раз кто будет жульничать ещё и морду набью, эту наглую рыжую морду, – заявил Архип Харитоныч.
Игра затянулась до позднего вечера.
– Ну, что товарищи, – потирая руки сказал Харитоныч, – подобьем бабки, кто кому и сколько должен.
– Тэээээээк, Авоська должен мне девяносто семь рубликов, и Пелагее Гавриловне шестьдесят рэ. Когда должок отдашь, рыжая твоя морда?
– А нету денег, совсем нету, – сказал кот и демонстративно вывернул карманы на жилетке, – и не называй меня Авоськой!
– А как тебя прикажешь называть?
– Мнэээ… Ну вот мне нравится Тимофеем Матвеичем быть.
– Кем, Матвеичем? Ой не могу, держите семеро! Тебе больше пойдёт рыжий, ленивый и наглый. С завтрашнего дня будешь отрабатывать задолженность – пойдёшь таможенником на басурманскую границу…
– Вот тут и будешь работать, под началом Мойши Израиля Абрамовича, он тебе все объяснит и введёт в курс. Ну вы тут знакомьтесь, а мне пора, дела.
– Самое главное в нашем деле что? – вещал Мойша.
– Что? – спросил кот.
– А главное в нашей работе проверка и перепроверка! Взятки брешь?
– Кто бы их мне ещё дал.
– Ты это, если будешь взятки брать, то половину мне как своему непосредственному начальнику.
– Только двадцать процентов – у меня тяжёлое материальное положение.
– Ну ты жук! Я таки понимаю, что мы сработаемся. А ещё Харитоныч велел тебя русском сленгу обучить, так как в нашей работе без этого никак. Вот тебе тетрадка для конспектов, тут рядом рукой подать три деревни: «Напрасный труд», «Сто лет без урожая» и «В последний путь». Сами они тебе ни слова не скажут, тут подход нужен. А как подход найдёшь так только успевай записывать.
– Все больше посылают, а куда посылают-то Мойша?
– Ой не спрашивай даже, далеко! Так далеко, что потом переживают дошёл, не дошёл. Тут проникнуться надо, Харитонычу-таки проще было – взял и сжёг у пейзан местный самогонный заводик, где они втихаря от общества трезвости первач гнали. Ой, что было, что было мама моя! Пейзане заборы на дреколье разобрали, на святое руку подняли, на таможню, как есть всю таможню разнесли, богатырю Илье люлей навешали, фингал под оба глаза и зуб выбили. Хотя, я тебе скажу-таки, между нами, Илья подраться не дурак, выломал кол осиновый и гонял пейзан из конца села в конец, пока они всем селом на него не напали и побили, меня не догнали, я КМС по бегу. А Харитоныч летал на всем этим безобразием и записывал. Кстати, кот, бросай курить вставай на лыжи.
– Я не курю, – сказал кот.
– Все равно, ГТО сдай, не то поймают и за хвост повесят.
– Так мне что, деревню спалить чтоли?
– Кот, ты что, дурак? С кем мы торговать-то будем и пошлину со взятками где ещё найдёшь? Думай, кот, думай.
У Пелагеи Гавриловны была хандра в самой её пиковой точке. Да и то сказать, избушку, унаследованную, конфисковали под предлогом самостроя. Вместо неё дали квартиру в малосемейке. А сегодня ушёл кот Маркуша. «Не могу, – говорит, – здесь жить, проворонила, старая, избушку, а у меня там заначка между прочим осталась под плинтусом». Вот представьте себе, каково это – бабке, да без кота. И, наплевав на гордость, пошла к соседке раскинуть карты, на предмет того, надолго ли горе-злосчастье.
– Кончилось твоё горе-несчастье. Счастье твоё на помойке лежит. Орёт. Озябшее и голодное. Ежели найдёшь его, кончатся твои мучения.
На помойке, завёрнутый в авоську, лежал рыжий котёнок.
– Вот оно какое, счастье. Жаль, что не чёрный.
– Эй, бабка, я щас умру от семи причин, да вытащи ты меня отсюда!
– Ох, что же я стою! Ты же, наверное, замёрз, бедненький.
– Ага, а ещё я умираю от голода, хочу сосисок и сметаны. А ещё студня хочу, прям щас хочу! Ищи где хошь, не то помру тебе на зло, где ты, старая, найдёшь ещё такого хорошего кота.
– Ух! Ну и кот, наглый, пробы ставить негде, почище Маркуши будет. Вот свезло-то так свезло, назову-ка я его Авоськой.
