Жить без чтения опасно: человек вынужден окунаться в реальность, а это рискованно.
Мишель Уэльбек. Платформа
Я стала старше на жизнь.
Земфира. Ариведерчи
Дом стоял у самого моря. Если подойти к краю невысокой ограды, отделяющей огромный сад от круто падающего вниз обрыва, то море открывалось синее-синее, неправдоподобное, равнодушно-огромное, плавно переходящее в такое же безбрежное и необъятное небо. Из угла сада к морю вела полувековой давности бетонная лестница, добротные перила и пионерского вида балясины которой несли на себе неизбежные следы времени. Метров двести приватного пляжа в циркульно-круглой бухточке – настоящее богатство по нынешним временам – было обнесено заходящей прямо в воду сеткой рабицей. Пляж был чистенький, хотя и скучноватый, похожий из-за сетчатой загородки на загончик. Наверное, все же зря испортили его этой ржавой проволокой – с обеих сторон бухточку естественным образом ограждали россыпи огромных валунов, упавших в это море еще при каком-то мезозойском катаклизме.
Конечно, можно было по узкой сыпучей, сбегающей с неприятной высоты тропинке миновать и валуны, и покренившуюся от времени сетку. Однако чужие сюда давно уже не заходили, а платных жильцов, имеющих на этот пляжик полное право, было в это золотое время почему-то всего двое. Может быть, потому что к хозяйке приехали редкие гости – обе дочери и рослый, красивый внук с такой же качественной, грудастой, по модельным лекалам скроенной невестой. Дочерям, выросшим в этом же доме, море было не в диковинку, и на пляже они почти не бывали, предпочитая огромный прохладный сад с книгой и шезлонгом. Внук с невестой отгороженный кусочек моря также не жаловали и развлекаться ездили в дальний аквапарк с хлорированной водой и палимыми солнцем очередями либо в ближнюю Ялту.
Катя с мамой этим утром обретались на пляже совершенно одни. Утро еще только-только родилось, море едва плескалось о мелкогалечный берег, и солнце было теплое, ласковое. Когда оно начнет палить, раскаляя камни так, что на них можно будет жарить яичницу, нужно будет уходить в сад. В саду у них имелось тихое, облюбованное местечко под платаном, куда жара не доставала. Там стояла одышливого сложения скамья на литых слоновьих ногах, старая, заслуженная, крашенная многими слоями неизменно зеленой краски, местами вылезающими один из-под другого. Скамья была донельзя уютная, солнце к ней пробивалось только в виде зеленых же, окрашенных платаном зайцев. Подложив толстое полотенце, здесь можно было сидеть, лежать и даже дремать, когда лень было встать и добрести до прохладной комнаты в доме.
Однако сейчас прекрасно дремалось и на берегу, под легкими касаниями солнца и чуть слышного бриза. Ирина Сергеевна, Катина мама, была жаворонком – в любое время года вставала чуть свет, выспавшаяся, в хорошем настроении и с ясными глазами. Катя же, несомненно, являлась совой – работалось ей лучше всего во второй половине дня, а утром и мысли текли как-то вяло, и сон был самый сладкий. Но Ирина Сергеевна каждый день в шесть утра неизменно выходила с дочерью на пляж, утверждая, что раннее солнце самое безвредное для кожи. Катя додремывала на расстеленном полотенце, в тени вкопанного в гальку полосатого зонта, обложенного для устойчивости крупными голышами. Во всем теле ощущалась блаженная истома и какая-то гладкость, приобретенная от двухнедельного купания в море и лежания на берегу под зонтом.
– Кать, вставай! – Ирина Сергеевна бесцеремонно дернула из-под дочери полотенце. – Вставай, голову напечет.
Девушка неохотно поднялась, надеясь продлить блаженное состояние полусна, и стояла так, с закрытыми глазами, слегка покачиваясь, пока ее мать перекладывала полотенце подальше от солнца.
– Вот теперь ложись, – приказала Ирина Сергеевна.
Дочь послушно улеглась на живот, поерзала, вминая кое-где крупноватую гальку, зевнула и снова попыталась влезть обратно в занимательный сюжет, так неожиданно оборванный ее бдительной нянькой. Однако капризный сон куда-то испарился, а вместо него появились мысли, воспоминания, а из самого дальнего угла вылезло совершенно неуместное здесь желание поскорее выйти на работу. «В самом деле, – вдруг окончательно проснувшись, подумала она, – как они там все без меня?»
– Как они там все без меня? – спросила Катя уже вслух и критически посмотрела на свои загорелые до нежного золотого оттенка ноги.
Ирина Сергеевна заданный вопрос проигнорировала, и только по легкому вздоху матери Катя поняла, что мама будет очень против, если дочь раньше положенного срока вернется на работу.
– Персик хочешь?
– Давай!
– Ты помой его, что ж ты немытый-то…
– Я его лучше почищу. А то он такой волосатый… Мам, а что, у нас, кроме персика, больше ничего нет?
Ирина Сергеевна счастливо улыбнулась. Дочь явно выздоравливала. После тяжелой операции Катя так исхудала, что и не осталось ничего, – как говорится, кожа и кости. Теперь вот, слава богу, на море и аппетит появился…
– Йогурт будешь?
– Ну давай хоть йогурт, – протянула Катя тоном капризной маленькой девочки, и обе засмеялись.
– Может, пойдем и как следует позавтракаем? – спросила мать. – Хочешь, я тебе омлет быстренько приготовлю?
– С картошкой и помидорами!
– Хорошо, только давай через полчаса, договорились?
– Ладно. Я пойду искупнусь.
– Только не заплывай далеко.
Последняя фраза была явно излишней, потому что с некоторых пор Катя Скрипковская, лейтенант милиции, работающая в отделе по раскрытию особо тяжких преступлений, стала бояться воды. Случилось это после того, как ее пытались убить. Операция по раскрытию шайки изощренных мошенников завершилась вполне благополучно, если, конечно, не считать того, что ее, Катю, ударили молотком по голове, проломив при этом череп, а после всего еще попробовали утопить в ванне. Она не могла помнить того, как лежала в воде, которая, медленно, но неумолимо прибывая, заливала ее всю. Еще немного – и вода попала бы ей в легкие, и тогда никакие усилия врачей не смогли бы ее спасти. Она и так выжила, можно сказать, чудом. Возникший после этого страх перед водой она таила изо всех сил, но от себя-то не скроешь…
