За неделю до своего исчезновения Фрейя стала являться мне. Однажды я заметила, как высокая светловолосая девушка вошла в салон красоты на Оксфорд-стрит. Повинуясь внутреннему зову, я последовала за ней, окликнула и спустя мгновение, увидев незнакомое лицо, поняла, что обозналась. Через пару дней я ехала с «ней» в автобусе и, сидя на три ряда позади, долго не решалась подойти ближе. Но через четыре остановки «она» вышла, и я увидела в окно, что снова ошиблась.
А потом Фрейя стала видеться мне так часто, что это превратилось в наваждение. Я встречала ее по нескольку раз за день, и всегда это оказывался лишь отголосок ее образа, намек на него. Лишь какая-то деталь облика очередной незнакомки напоминала мою подругу – тот же рост, наклон головы, но всегда было другое – инородное, невесомое, то, что не принадлежало Фрейе. Раз за разом я не могла заставить себя позвать ее по имени, только смотрела вслед, как смотрят люди в окна дома, который больше им не принадлежит: с обреченностью, осознанием, что прошлое не может вернуться вот так, когда ты к нему не готов, что оно должно остаться там, где ему самое место, – позади. И я слушала свое дыхание, этот шепот души, в котором тоска затмевала горечь, а надежда – разочарование, и в нем мне чудилось лишь два голоса.
К тому времени я уже несколько лет жила в Лондоне, и тревожные сведения об исчезновении Фрейи получила по телефону от ее брата, Джоша. Трудно описать ощущения в момент, когда новость дошла до моего сознания, кажется, что поначалу я даже не приняла ее всерьез. Фрейя – взрослый, самостоятельный человек, она могла уехать по делам, заскучав на острове от однообразия монотонных будней. Так поступали многие жители, так могла поступить и она, это не казалось мне подозрительным. Но шли месяцы, а сообщения о возвращении Фрейи не было. Именно тогда я и приняла решение сделать то, на что не могла решиться целых десять лет. Я решила вернуться на остров Мэн для того, чтобы разыскать подругу.
Полиции не пришлось связываться со мной, так как мы с Фрейей не поддерживали общение после моего отъезда. Но, как сказал Джош, поисковая команда кое-что нашла на южном пляже Дугласа в милом голубом домике для переодевания, принадлежавшем Фрейе. Это были срезанные с ее головы волосы, связанные плотной резинкой, и записка, написанная ее почерком. Записка не давала никаких подсказок о том, что с ней случилось, но для меня она явилась неопровержимым доказательством того, что Фрейя все еще не забыла меня.
На клочке бумаги стояло одно-единственное слово: «Эмма».
По неизвестной причине, прежде чем исчезнуть, Фрейя написала мое имя.
Лондон легко отпускает, но с трудом принимает обратно. Каждый сотрудник каждого офиса в столице знает неписаные правила выживания в процветающей фирме: заводить полезные связи, решать задачи, за которые не берутся остальные, и – главное – всегда оставаться на виду, не отлучаться дольше чем на пару дней. В мире высокой конкуренции квалифицированного сотрудника можно найти в течение светового дня, здесь нет понятия «незаменимость». Каждый час в почтовый ящик падают резюме от сотен молодых и дерзких соискателей, которые считают, что их рабочие места по недоразумению заняты более старшими и, конечно, не столь расторопными «старичками».
Оглядываясь назад, я понимаю, что рискнула на длительный срок оставить кресло, занять которое стремилась без малого десять лет, включая годы учебы. Архитектурное бюро Labyrinth design не то место, которым размениваешься или куда устраиваешься, пока ищешь что-то посолиднее. Это и есть солидное место, причастностью к которому ты можешь по праву гордиться.
Ни у кого из коллег не вызвало удивления мое желание отправиться на остров Мэн. Средневековые замки, уникальная природа, сохранившая первозданный облик архитектура – созвездие этих фактов являлось весомой причиной, отводившей подозрение от истинной цели моей поездки. Я выстроила сложную цепочку подкрепляющих друг друга фикций, итогом которых, по моим лживым заверениям, являлось сотрудничество в IHBC [2]. Я объяснила, что им требовалась личная консультация на конфиденциальных условиях в связи с высоким статусом клиента. По приезде я планировала разочарованно заявить, что сделка сорвалась.
Мне казалось нелепым озвучивать истинную причину отъезда, я считала ее слишком личным делом, в которое не стоит посвящать посторонних. Что будет значить пропажа подруги для тех, кто привык оперировать иными категориями? Неужели чья-то жизнь важнее сроков реновации Саутуоркского моста? Как может чье-то исчезновение поставить под вопрос планы реставрации Королевского Шекспировского театра? Я вовсе не тешила себя надеждой, что кто-то из моих сослуживцев подставит дружеское плечо и поймет тревогу за подругу. Я работала с настоящими фанатами своего дела и безмерно уважала их за преданность профессии, в первую очередь потому, что разделяла их взгляды. Так что я понимала: мне придется остаться одной на выбранном пути, и это только наша с Фрейей история, и в тот самый момент, когда я решила вернуться на остров Мэн, чтобы разыскать следы Фрейи, я собственноручно поставила под вопрос будущее, столь ясно видевшееся на горизонте. Вместо этого я осознанно обернулась к прошлому. Не столь уж опрометчивый шаг, если верить учебникам. Консервация, по Колхасу [3], – построение нового на обломках старого, сохранение едва не утраченного.
О своем решении я рассказала лишь коллеге, с которым мы стали приятелями. «Почему именно ты?» – спросил Макс, в чьих глазах детская дружба имела статус отнюдь не священный и, разумеется, никак не могла привести к столь опрометчивому решению, каким ему виделась моя затея. «Ну ведь мы подруги», – ответила я, и сама устыдилась уверенности, с которой были произнесены эти слова.
Могла ли я все еще называться ее подругой? Молчание, повисшее между нами, напоминало пропасть, которая лишь углублялась и ширилась пропорционально времени и расстоянию. С каждым перевернутым листом календаря было все сложнее найти причину, по которой ты мог потревожить человека, с которым тебя когда-то связала судьба.
– Вы не общались целых десять лет! – Макс, кажется, не пытался скрыть недоумение. – И после этого ты едешь ее искать? Я не понимаю, Эмма, неужели среди ее близких не нашлось человека, который занялся бы поисками, что тебе приходится бросать работу и отправляться на этот холодный, продуваемый всеми ветрами остров? Или, погоди, погоди… Ты что, знаешь что-то такое, чего не знают остальные?
