Морозная тьма окружала путника, словно древняя звериная пасть, готовая проглотить его с потрохами. Он двигался медленно, шаг за шагом пробивая себе путь через заснеженную равнину. Ветви мёртвых деревьев, изломанных и покрытых инеем, тянулись к нему, подобно искривлённым пальцам, жаждущим прикосновения. Воздух был настолько холодным, что каждый вдох жёг лёгкие, а изо рта вырывался густой пар, мгновенно застывая на коже.
Путника звали Суртандус, но те, кто осмеливался шёпотом произносить это имя, знали его иначе – как Демона Рождества. Его фигура, высокая и величественная, возвышалась над заснеженной землёй, будто мрачный монумент. Плащ из чёрного меха спускался до самой земли, отбрасывая густую тень, которая, казалось, жила своей жизнью, извиваясь и скользя по снегу. Глубокий капюшон скрывал большую часть его лица, но те, кто видел его глаза, рассказывали о двух огненных звёздах, горящих в их глубинах, – свете, от которого невозможно было отвести взгляд.
На его руках, покрытых чёрными кожаными перчатками, лежал цепкий посох, вырезанный из ствола мёртвого дерева – кость-венец, как его называли в легендах. Посох был украшен ледяными кристаллами, которые мерцали тусклым голубым светом, и на его вершине покоился резной череп, будто хранивший тайны самого времени.
Он шёл через пустошь Валдмора – первого уровня Мифисталя, заброшенного мира, в котором не было ни солнца, ни звёзд, только вечная ночь и ледяной ветер, несущий шёпоты давно ушедших душ. Этот путь был знаком Суртандусу, но даже он чувствовал охватывающий душу холод древних земель.
Когда Суртандус остановился перед вратами, перед ним возникла картина истинного ужаса. Ворота, вырезанные из массивных обугленных костей, возвышались над ним, словно зубы чудовища. На их поверхности были выгравированы сцены вечных мук: извивающиеся тела, охваченные огнём, лица, исказившиеся в крике, и руки, тянущиеся к чему-то недостижимому.
Демон поднял руку, и костяной череп на его посохе вспыхнул ярким светом. Врата начали медленно открываться, издавая протяжный скрип, который звучал, как предсмертный крик.
За ними открылся Валдмор, его сердце. Это был адский город, построенный из черных каменных стен, пылающих огней и бесчисленных теней. Узкие улочки были заполнены фигурами, слишком размытыми, чтобы быть полностью человеческими. Их лица казались масками, а движения – механическими, как у кукол.
Суртандус шагнул вперёд, его сапоги с металлическими наконечниками издавали глухой звук на каменных плитах, покрытых инеем. Каждая тень, через которую он проходил, склонялась в поклоне, словно осознавая, кто перед ними.
Далеко в глубине города, окружённая густыми клубами тумана, стояла кухня. Это было не просто здание – это был символ ужаса, её окна были завешаны плотными шторами из высушенной кожи, а дым, вырывающийся из труб, имел сладковатый, жуткий запах, заставлявший душу трепетать.
Внутри, освещённая мерцающим огнём, Грила колдовала у огромного котла. Её фигура была невысокой, но широкой, окутанной толстым фартуком, испачканным алыми и чёрными пятнами. Её руки, толстые, как стволы деревьев, двигались легко и проворно. Лицо, изрезанное глубокими морщинами, выглядело измождённым, но глаза блестели ярко, излучая хитрость и жестокую радость.
Её голос звучал низким и хриплым, когда она заговорила:
– Мой господин, – сказала она, отвешивая глубокий поклон, – я ждала тебя.
Суртандус замер, оглядев её.
– Ты знаешь, зачем я пришёл, – произнёс он, и его голос, низкий и глубокий, наполнил комнату, заставляя тени зашевелиться.
Грила усмехнулась, её улыбка была кривой, но наполненной странным удовлетворением.
– Конечно, – сказала она, указывая на котёл. – Души. Я готовлю для тебя то, что тебе нужно.
Она взяла черпак и медленно подняла его. Из него вылилась густая ало-чёрная жидкость, которая вспыхнула на воздухе. В её глубинах виднелись лица – лица детей, чьи души Грила уже забрала.
– Это только начало, – продолжила она. – Но я соберу больше. Гораздо больше.
Суртандус ничего не ответил. Его глаза горели ярче, а посох, который он держал, начал вибрировать, реагируя на магию, исходящую от Грилы и её зловещего котла.
– Помни, – сказал он наконец мягким голосом но с ноткой угрозы. – Ты служишь мне. И если ты подведёшь меня, твоё имя исчезнет из истории, как будто тебя никогда не было.
Грила кивнула, её голова низко опустилась.
– Я не подведу, мой господин, – сказала она.
Суртандус повернулся и вышел из кухни, его фигура снова растворилась в мраке Валдмора. Он знал, что этот цикл продлится ещё долгие годы, но был уверен: с Грилой у него не будет недостатка в душах.
Снег продолжал падать на заснеженную равнину, покрывая мир белой завесой, но в Валдморе белый снег всегда быстро превращался в алую жижу, смешиваясь с кровью и страданиями тех, кто сюда попадал.
И так началась новая глава в истории Демона Рождества.
ГЛАВА 1: НЕПОСЛУШНЫЕ ДЕТИ
Зимняя ночь опустилась на маленькую деревушку, укутанную снегом, как в белоснежное, пушистое одеяло, оберегающее её от громкого мира. Морозный воздух казался звенящим от своей ледяной чистоты, словно тысячи крошечных иголочек пробивали тишину, оставляя после себя еле уловимый запах замёрзших сосен и древесного дыма, поднимающегося из труб домов. Снег искрился в бледном лунном свете, его хруст был таким редким, что каждый звук казался чужеродным в этом безмолвии.
Окна домов светились тёплым, мягким светом, который словно обволакивал внутренние комнаты, обещая уют и безопасность. Однако эта картина, словно снятая из сказки, обманывала. Ночь таила в себе нечто другое – холодное и бесформенное, шевелящееся в тенях и наблюдающее издалека.
Где-то в темноте кто-то шагнул вперёд. Шаг был настолько бесшумным, что даже снег, мягкий и пушистый, не успевал заскрипеть под тяжёлыми сапогами. Лёгкий запах затхлости и прелой земли прокрался к ближайшим окнам, заставляя кошек прижаться к полу, а хозяев – натянуть одеяла выше к подбородкам, не зная, почему их пробрал озноб.
Это была Грила.
Её фигура, угрюмая и внушающая страх, вырисовывалась в лунном свете, как древний призрак, пришедший из забытых времен. Её сутулое тело скрывал тяжёлый плащ из тёмно-зелёного сукна, потёртого, но крепкого. Его края были обшиты кусками меха, который когда-то был пушистым, но теперь напоминал спутанную шерсть, напитанную временем и зловещими тайнами. При каждом порыве ледяного ветра плащ слегка развевался, обнажая массивные сапоги, чьи толстые подошвы оставляли глубокие следы. Сапоги, покрытые грязью и снегом, источали слабый, но устойчивый запах сырого мха и болотной воды.
Руки Грилы, изуродованные временем и магией, держали длинный посох, словно вырезанный из самого ствола древнего мёртвого дерева. Его поверхность была испещрена трещинами, напоминающими морщины старика, а на конце поблёскивал металлический крюк, украшенный едва заметными узорами, похожими на рваные когти. Крюк словно жил своей жизнью. Он был не просто оружием или инструментом – это был её проводник.
