«Скачи, мой конь, во весь опор…»
Смотрите, смотрите: человек идет по дороге. За спиной мешок, а в мешке что? Богатство несметное: золото, драгоценности. Изумруды, рубины, сапфиры…
Богач.
Да мешок у богача с изъяном: дыра. Не слишком велика. Вернее сказать, дырка. И в дырку то сапфир нырнет, то изумруд вывалится. Какой в канаву закатится, какой в пыли пропадет, ногами затопчут.
Но богачу хоть бы что. Богатству несметному мелкие убытки не беда. Бог с ним, думает, не обеднею. Не тужит.
Кто ж поверит, что такие глупые богачи существуют на свете? Не верите? А ведь это мы с вами. Да, да, мы.
Мы на исторической дороге нашей точно так поступали со значительной частью отечественной культуры.
Только недавно, кажется, опомнились. На разрушенный храм пожертвования собираем; полотна художников, проклятых нами, из запасников достаем; улицам и градам давние имена возвращаем. Ценности, которыми с легкостью пренебрегли, отыскиваем в грязи.
И вот… вновь переиздаем Чарскую. Через много лет. В том далеком 1918 году перестал выходить журнал «Задушевное слово», и осталась недопечатанной – о, отчаяние юных читателей! – ее последняя повесть «Мотылек». Четыре крохотные малышовые книжонки, что выпустила она в 1920-е годы под псевдонимом Н. Иванова, думаю, не в счет. Исчезли с полок тома и томики ее сочинений – их в стране остались единичные экземпляры, редкость, раритет. Кого ни спроси, ни у кого нет. Выросло несколько поколений, для которых Чарская – пустой звук. А всю первую треть XX века не было в России детского писателя популярней.
Что ж, ветер беспощадного времени уносил и не такие имена. И вот уже в наши дни «Пионерская правда» напечатала отрывок из повести «Смелая жизнь». В редакцию пришли письма с вопросами: где купить, как прочесть целиком?… А одна бабушка, регулярно читающая детскую газету (!), стала горячо благодарить. Оказывается, она впервые узнала, кто написал любимое произведение. Книга у нее в детстве была, да затрепанная, без обложки. А потом и вовсе пропала. И хотя бабушка пересказывала приключения детям и внукам, автора назвать не могла. А теперь может, и от этого бесконечно рада. Счастлива. Иногда для счастья надо совсем немного.
Чарская. Это имя поставила на обложке своей первой книги («Записки институтки», 1902) актриса Александринского театра Лидия Алексеевна Чурилова. Может, заранее знала, что нас очарует? А девичья фамилия Чуриловой – Воронова. Родилась – когда и где? То ли в 1878 году в Петербурге, то ли тремя годами раньше на Кавказе. (Точнее неизвестно. Нужны дополнительные изыскания.)
Рано осталась без матери. Очень любила отца. Тяжело пережила появление мачехи. Убежала с цыганами, но в таборе ее обокрали, и она вернулась домой. Об этом рассказано в ее повести «За что?», представляющей опыт вольной, беллетризованной автобиографии – хотите верьте, хотите нет. К десяти годам сочиняла стихи; зрелая поэзия Чарской адресована детям:
Скачи, мой конь, во весь опор
В простор живых лугов,
Где пышный стелется ковер
Из радужных цветов!..
Как видим, автор «Смелой жизни» и ее яркая героиня, «кавалерист-девица», – души родственные.
Чарская окончила Павловский женский институт в Петербурге. С 1898 по 1924 год работала в театре. В Гражданскую войну потеряла сына, служившего в Красной Армии. Умерла в Ленинграде в 1937 году; похоронена на Смоленском кладбище.
Книг у нее много, более восьмидесяти. «Княжна Джаваха», «Люда Влассовская», «Вторая Нина», «Большой Джон», «Лесовичка», «Ради семьи», «Сибирочка», «Паж цесаревны», «Записки сиротки», «Гимназисты», «Бичоджан. Приключения кавказского мальчика», «Евфимия Старицкая», «Газават. Тридцать лет борьбы горцев за свободу», «Виновна, но…» – все не перечислить! Романы, повести, пьесы…
Она любила «Героя нашего времени» М. Ю. Лермонтова, испытала влияние писателей И. И. Лажечникова, А. А. Бестужева-Марлинского. Некоторые страницы свидетельствуют, что пристально читала Вальтера Скотта, создателя жанра исторического романа. Ее Люда Влассовская, сделавшись гувернанткой, тут же предлагает своей воспитаннице, княжне, чтобы читать научилась, куперовский «Зверобой». В 1890-е годы достоинство сочинений Чарской критики видели в занимательности рассказа, необычайных приключениях и выдающихся характерах персонажей. Хорошо зная русскую историю, она находила – то в одной, то в другой среде, то в той, то в иной эпохе – героя по вкусу: незаурядную, привлекательную, магическую личность. И давала волю своей фантазии и воображению. «Она выдумывала смело, щедро» (Вера Панова).
Читатель ошибется, решив, что мы устрашимся темы «Чарская и Чуковский». В своей острой, ядовитой статье «Лидия Чарская» (1912 г., ныне тоже страница нашей литературной истории), он, вопреки восторгам читательским, сосредоточил внимание на издержках ее нередко аффектированного стиля, на обилии экстремальных ситуаций. На театральности. На языковых несуразицах. Но его главный вывод – автор неискренен – не приблизил к пониманию того, каким образом Чарской, при всех этих недостатках, удалось пленить столько сердец. И сегодня магия Чарской, так долго официально запрещенной, изъятой из публичных библиотек, однако – вопреки государственной воле и законодателям литературного вкуса – безоглядно любимой теми, кто ее в детстве прочитал, остается нераскрытой. И не знай мы пушкинской оценки одного исторического романа писателя Загоскина: «…положения, хотя и натянутые, занимательны… разговоры, хотя и ложные, живы… все можно прочесть с удовольствием…» (и так бывает!) – только руками бы развели.
Канвой для «Смелой жизни» (1905) послужили «Записки кавалерист-девицы» Н. А. Дуровой (1783–1866). Жизнь и судьба Надежды Дуровой – это страстное и деятельное стремление избежать женской, в то время рабской, участи, доказать самоценность, неповторимость своей личности. Жажда свободы. С детства по прихоти случая воспитанная по-мальчишески, ради свободы надела она мужское платье и ушла, точнее, ускакала из дома, примкнув к казачьему полку: «Свобода, драгоценный дар неба, сделалась наконец уделом моим навсегда!.. Я прыгаю от радости, воображая, что во всю жизнь мою не услышу более слов: „Ты, девка, сиди. Тебе неприлично ходить одной прогуливаться!“ Участие „кавалерист-девицы“ в военных действиях, в том числе в Бородинском сражении, где она была контужена, отличали сперва сумасбродная храбрость, а затем мужество дисциплинированного воина, защитника Отечества. Она стойко вынесла тяготы похода, претерпела одиночество.
Пушкин опубликовал „Записки“ Н. Дуровой со своим предисловием, так охарактеризовав талант автора: „Нежные пальчики, некогда сжимавшие окровавленную рукоять уланской сабли, владеют и пером, быстрым, живописным и пламенным“.