Дерево умирало медленно. По его жилам ещё бродил сок жизни, но оно уже было обречено. Дерево само не знало, что умирает. Дерево всё так же трепетало листочками, перебирая весело струны солнца, отчего, в который раз! рождалась музыка лета – тихая и ясная, какая бывает в нашей средней полосе после майских дождей и гроз, когда устанавливается хорошая погода, предвещая богатый урожай и осенний достаток.
Дерево умирало, и первыми об этом узнали птицы. Воробьи больше не бранились в его листве, выясняя брачные и внебрачные отношения. Правда, однажды в окне, а дерево стояло прямо перед моим окном, я увидел, как к дереву, что-то, истерично крича на лету, устремилась тётушка-сорока. Спикировав по всем правилам лётного искусства в зелёную крону дерева, она тут же, голося по-бабьи, взметнулась вверх, как будто это была не зелёная крона, а костёр.
Дерево умирало молча и в одиночестве. Я не знаю почему, – действительно. Или мне только казалось, птицы стали избегать его, как будто от дерева исходила какая-то, невидимая мне, угроза. Хотя оно было по-прежнему могучим и раскидистым, но в нём не стало слышно прежнего беспечного бормотанья, особенно в ранние утренние часы. Когда бледно-зеленая полоска неба на востоке только намекает на приближающийся день.
Это я заметил сразу же после того, как всё случилось…
Целое утро слышался истеричный визг ручной мотопилы. Была осень, и мне казалось, что в соседнем дворе мужики заготавливают дрова на зиму. Я с неудовольствием, не дали выспаться, подумал о рьяной ранней деятельности соседей. Дело в том, что рядом с нашей многоэтажкой стоял особняк, который вовремя не успели снести местные власти, и он так и остался стоять оплотом частной собственности, окружённый со всех сторон новостройками. Снести особняк районной администрации оказалось ни в жилу – не было денег, а главное, желания.
