Москва. 2010 год
Она шла с работы. Серое стильное пальто, купленное на распродаже в Охотном Ряду, длинный малиновый шарф, замотанный вокруг горла, узкие потерто-серые брюки, на которые она потратила половину первой своей московской зарплаты… Одна из миллионов бессердечных спешащих по кругу людей – роботов с пустыми глазами. Иллюзии развеяны, мечты только о деньгах, реже о сексе, о любви и чувствах речи давно не идет – нет ни времени, ни сил. Каждое утро сорок минут в метро, девять-десять часов бессмысленной суеты офисного бытия и вновь сорок минут под землей; съемная комната, продавленный диван, разогретые в микроволновке полуфабрикаты и сон без снов – черная яма усталости, в которой гибнут любые мимолетные эмоции. Робот. Программа на самоуничтожение была запущена восемь месяцев назад, когда она полная надежд на «лучшую жизнь» сошла с подножки поезда «Архангельск-Москва».
Она спустилась в подземку. В лицо дыхнуло жаром и оплавленной резиной, шум, суета, люди. Москва никогда не спит – это факт. Электронные часы над тоннелем показывали 23:23.
«Чего интересно, всем дома не сидится?» – мелькнула невеселая мысль, – «У всех что ли корпоративы, посвященные 8 марта?».
Если не у всех, то у многих – вон девица с букетом и вон еще одна с одной розой в пушистом целлофане. Свой букет она оставила на рабочем столе, что толку тащить его в коммунальную квартиру, куда она ездит только ночевать. В конце концов, на работе она проводит гораздо больше времени. Завтра у многих выходной. У многих, но не у нее. Сама вызвалась работать, лишь бы не сидеть дома, не слышать пьяных речей соседей за стеной, не слоняться из угла в угол, не зная куда себя деть и не думать.
Поезд подъехал почти сразу и, что удивительно, пустой. Она оказалась прямо перед разъехавшейся дверью. Вошла. Села. И только тогда сообразила, что следом никто не вошел. Люди на станции стучали по закрытым дверям, но машинисту, видимо, не было до этого дела. Сама она вошла, будто через стену вагона, там, где только что была дверь оказались сиденья. Испугаться она не успела, поезд тронулся, ее вдавило в сиденье, и затопившая салон тьма поглотила сознание.
Прошло несколько минут или несколько лет, прежде чем она вновь пришла в себя. Все двери вагона были открыты. Мозг заработал в три раза быстрее. Схватив сумочку, она опрометью кинулась вон из вагона. Двери вновь захлопнулись и поезд тут же уехал, оставив ее на пустой, явно заброшенной служебной платформе, заваленной арматурой и бетонными плитами. С потолка капала вода, тусклое освещение не позволяло рассмотреть все «достопримечательности», четко видно было лишь строительный мусор под ногами.
Страх сполз по спине стайкой мелких мурашек. Что же такое происходит? Воображение рисовало жуткие образы, под их натиском логика сдавала бастионы один за другим. Как это могло случиться и почему именно с ней? Паника стучала в висках, она из последних сил сдерживалась, чтобы не заорать. Пробираясь сквозь завалы, она вдруг услышала странный, явно чужеродный для этого места звук – будто кто-то стонал. Не призрак, не чудище, а человек из плоти и крови, которому было определенно хуже, чем ей самой.
Осторожно, стараясь производить как можно меньше шума, она пошла на звук. Качающаяся под потолком лампочка высветила покосившуюся пластмассовую табличку на перевернутой вверх ногами железной скамье «станция Волоколамская». Такой станции она не знала, но раз это все-таки «станция», то можно рассчитывать, что где-то поблизости могут находиться работники метро.
Стоны стали слышны отчетливей, за следующим бетонным блоком обнаружился их источник – молодой, завернутый в какое-то тряпье человек с белыми, залитыми с одной стороны кровью волосами, лицо приятное, но какое-то странное. Приглядевшись, она поняла, в чем именно заключалась эта странность. При более чем светлых волосах, у парня была загорелая кожа и черные, будто прочерченные по линейке прямые брови. Он казался совсем молодым, на вид лет двадцать или чуть больше. Она слегка тронула его за плечо, парень застонал громче. Дышал он тяжело и прерывисто.
– Да что же такое делается, – едва слышно пробормотала она, заметив торчащий у него в ноге чуть выше колена нож с резной блестящей рукояткой.
Она беспомощно огляделась по сторонам, ни входа ни выхода по-прежнему увидеть не удалось.
– Что же делать? – в отчаянии заломив руки, она смотрела на него не в силах пошевелиться.
То что сначала показалось лохмотьями, при ближайшем рассмотрении оказалось меховой диковинной курткой с широкими, как у мантии рукавами, из воротника что-то таинственно поблескивало. Поддавшись какому-то неведомому порыву, она сдернула это что-то с его шеи, порвав тонкий кожаный шнурок.
Стоны мгновенно стихли, дыхание сделалось ровнее и глубже.
– Черт побери! – всхлипнула она, когда он внезапно пошевелился, – Да что же это такое?! – не видевшие свет последние восемь месяцев слезы градом брызнули из глаз.
Он перекатился на бок и вдруг с легкостью выдернул из ноги глубоко сидящий нож. Она взвизгнула и, отпрянув, больно ударилась локтем о бетонный блок. Он неправдоподобно быстро и резко вскочил на обе ноги и, перехватив нож в другую руку, выхватил из недр своей странной куртки еще один.
– Мама, – только и смогла пробормотать она.
Однако ничего не произошло. Осмотревшись, и, видимо, не расценив ее как возможную угрозу, он вновь плавно осел на пол. Чуть ли не до плеч достававшие густые, слегка вьющиеся, неправдоподобно белые волосы свалились на лицо, ножи со стуком упали на бетонный пол.
– Вам надо в больницу, – ее слова звучали будто со стороны, – вы ранены…
– Где я? – глухо спросил он. Голос у него был глубокий и мягкий.
– Спроси что попроще, – она вновь обреченно огляделась по сторонам, взгляд случайно упал на зажатый в ладони серебристый кулон в виде спирали, сдернутый с его шеи, – Это ваше, возьмите, – она протянула его хозяину, но тот лишь замотал головой.
– Я не могу, пусть останется у вас, госпожа.
– Госпожа? – тупо переспросила она.
Он непонимающе уставился на нее, глаза у него явно светились в темноте.
«Обдолбанный» – с тоской заключила она, немного расслабившись. Это многое объясняло. Кровь все еще сочилась из ранки на его виске, казалось, он этого не замечает. Силы покидали его на глазах, он прислонился спиной к бетонному блоку, зажал рукой порезанную ногу, поморщился от боли.
