ЛИЦА РАЗГОВАРИВАЮЩИЕ:
ФЕОДОР, СОКРАТ, ЗЕНОН ЭЛЕЙСКИЙ, ТЕЭТЕТ.
Феод. По вчерашнему[1] условию, Сократ, мы и сами с готовностью[2] пришли, и привели с собой этого иностранца, родом из Элеи, друга последователей Парменидовых и Зеноновых, большего философа.
Сокр. Уж не бога ли какого, под видом иностранца, как говорит Омир, привел ты невзначай, Феодор[3]? По словам Омира, людям, хранящим справедливый стыд, сопутствуют и другие боги, но особенно сопровождает их бог – покровитель иностранцев, с намерением видеть правды и неправды людей. Так, может быть, и с тобою пришел кто-нибудь из существ высших, какой-нибудь бог-обличитель, чтобы взглянуть на нас, слабых в слове, и обличить нас.
Феод. Не такой нрав у этого иностранца, Сократ; он умереннее тех, которые любят заниматься спорами. И мне кажется, этот муж – никак не бог, хотя божественный; потому что такими я объявляю всех философов.
Сокр. Да и прекрасно, друг мой. Впрочем, распознавание этого рода, правду сказать, должно быть не многим легче, как и рода божьего. По невежеству прочих людей, они представляются мужами очень разновидными; часто посещают города, – говорю не о поддельных философах, а о действительных, которые на жизнь дольнюю смотрят сверху, – и одним кажутся людьми ничего не стоющими, а другим – достойными всего; иные воображают их, как политиков, иные – как софистов, а иные думают о них, как о людях совершенно сумасшедших. Впрочем приятно было бы получить сведение от нашего иностранца, если ему угодно: чем почитают и как называют это в тех местах[4]?
Феод. Что такое?
Сокр. Софиста, политика, философа.
Феод. В чем же собственно и какое на этот счет у тебя сомнение, что ты вздумал предложить такой вопрос?
Сокр. Вот что: за одно ли все это принималось, или за два, или, так как здесь три имени, то различаемы были и три рода, и каждому согласно с одним из имен приписывался род?
Феод. Я думаю, он отнюдь не откажется объяснить это. Или как скажем, иностранец?
Ин. Так, Феодор, – отнюдь не откажусь; да и не трудно сказать, что эти-то почитаются тремя, – хотя ясно определить значение каждого порознь, – что такое он, – дело не малое и не легкое.
Феод. К тому же, по счастливому, конечно, случаю, Сократ, ты попал почти на тот самый вопрос, который мы предлагали ему, прежде чем пришли сюда, – и он, что теперь тебе, то именно отвечал тогда и нам: слыхал я об этом, говорит, довольно, и не забыл.
Сокр. Так не откажись же, иностранец; мы просим первого опыта твоей услуги. Скажи нам только: как ты привык, – сам ли по себе, одиночно, длинною речью раскрывать то, что хочешь доказать, или посредством вопросов, – которыми пользуясь, предлагал некогда прекрасные свои рассуждения и Парменид, когда я слушал его, быв еще юношею, а он уже глубоким стариком?
Ин. Если собеседник бывает не раздражителен и сговорчив, то легче говорить с другим, а когда напротив, – самому по себе.
Сокр. Так ты можешь избрать кого угодно из присутствующих; потому что все будут слушать тебя кротко. Впрочем, если послушаешься моего совета, то изберешь кого-нибудь из юношей: Теэтета, например, или кого иного, кто тебе по мысли.
Ин. Ах, Сократ! стыдно только мне что-то, вступая в беседу с вами в первый раз, говорить не понемногу, не слово за словом, а широко повести непрерывную речь, самому по себе, – хотя бы говорил и с другим, – как будто бы, то есть, я хочу показать себя. Ведь на самом деле теперешний вопрос предложен не так просто, как может казаться кому-нибудь, но требует рассуждения очень длинного. С другой стороны, и то опять: не сделать, что угодно тебе и этим, особенно когда ты уже сказал, что сказал, – представляется мне, гостю, неприличием и грубостью. А Теэтета-то я принимаю в собеседники тем более, что и прежде говорил с ним, да и ты теперь велишь мне.
Теэт. Так угодишь ли ты, иностранец, всем, если сделаешь так[5], как сказал Сократ?
Ин. На это-то, должно быть, еще ничего нельзя сказать, Теэтет; а надобно уже, после сего, как видно, обратить свою речь к тебе. Если же от продолжительности труда ты несколько утомишься, вини в этом не меня, а этих своих друзей.
Теат. Но пока пусть будет так, – я не думаю отказываться. Если же случилось бы что такое, – примем этого Сократа; Сократова соименника[6], а моего сверстника и товарища, которому не новость разделять со мною труды.
Ин. Ты хорошо говоришь; но к его помощи в продолжение разговора будешь обращаться особо, а теперь тебе надобно рассматривать дело сообща вместе со мною, и на первый раз начать, как мне представляется, софистом, исследуя и выражая словом, что такое софист. Ведь в настоящее-то время ты и я относительно этого сходимся только в имени, а о самом предмете, который им называется, каждый из нас, может быть, имеет свое особое понятие. Между тем всегда и во всем надобно скорее соглашаться касательно самого предмета, определяя его словами, чем касательно одного имени, без слов. Понять род людей, который мы думаем теперь исследовать, – понять, что такое софист, – не так легко. И опять, чтобы с успехом трудиться в делах великих, все и в древности постановили – сперва заниматься в том же отношении делами малыми и легкими, прежде чем приступать к великим. Поэтому теперь, Теэтет, такой мой совет и нам: находя трудным и неудобопонятным род софиста, наперед предварить его рассмотрением другого, легчайшего, – если ты не укажешь на путь иной, более удобный.
Теэт. Я не укажу.
Ин. Что же? хочешь ли, попытаемся взять пример от одной из вещей маловажных и приложить его к большей?
Теэт. Да.
Ин. Что же бы такое предложить, хотя удобопознаваемое и маловажное, однако ж, требующее не меньшего объяснения, как и предметы великие? Например, рыболов-удочник[7]: не всем ли известно это дело, и не правда ли, что не стоит оно особенно большего и серьезного внимания?
Теэт. Так.
Ин. Между тем самое дело и его объяснение, надеюсь, пригодны будут нам к тому, чего хотим.
Теэт. Это было бы хорошо.
Ин. Пускай. Начнем же так: скажи мне, искусником ли признаем мы его, Или каким-нибудь человеком, чуждым искусства, который, однако ж, имеет иную силу?
Теэт. Всего менее – чуждым искусства.
Ин. Но ведь искусств-то всех почти два вида.
Теэт. Как?
Ин. Земледелие, какое бы то ни было попечение о всяком смертном теле, и о теле сложном, формованном, которое мы назвали сосудом, также искусство подражательное, – все это вместе очень справедливо можно назвать одним именем.
Теэт. Как, и каким?
Ин. Все, чего прежде не было и что потом приводит кто-нибудь к бытию; таково, что приводящее, говорим, производит, и приводимое к бытию производится.
Теэт. Правильно.
Ин. Но то-то все, что мы сейчас только перечислили, своею силою относится к этому.
