Нет, он не мог оставаться здесь. В этом старинном респектабельном доме Джед чувствовал себя словно в западне. Повсюду, казалось, затаились призраки, и, чтобы изгнать их, недостаточно было просто накрыть мебель чехлами, запереть двери и уйти. Комнаты, даже пустые, хранили слишком много воспоминаний.
– Капитан Скиммерхорн?
Черт побери! Уже неделю он не капитан полиции и за эту неделю устал объяснять всем, что вышел в отставку.
Джед посторонился. Огромный гардероб красного дерева плавно проплыл через величественный холл в промозглое утро.
– Да?
– Похоже, мы вынесли все, что вы хотели отправить на склад. Может, проверите?
– Хорошо.
Джед поднялся на второй этаж. В конце концов, в его жизни было столько обязанностей, эта – всего лишь еще одна.
Что-то подтолкнуло его к комнате, в которой он жил в детстве и позже, когда остался один. Он остановился в дверях и, сунув в карманы крепко сжатые кулаки, приготовился к шквальному огню воспоминаний.
В этой комнате он плакал тайком, стыдясь своих слез. Мужчине из рода Скиммерхорнов не подобает открыто выказывать слабость. А потом, когда слезы высыхали, он всякий раз вынашивал мщение. Беспомощное детское мщение, неизменно обращавшееся против него самого.
В этой комнате он научился ненавидеть.
Но это всего лишь комната. Всего лишь дом. Он убедил себя в этом задолго до того, как вернулся сюда уже взрослым мужчиной. И все встало на свои места. Ему даже нравилось жить здесь…
До того, как это все случилось с Элейн.
– Джедидая.
Джед вздрогнул. Правая рука рванулась к пистолету, но он вовремя осадил себя. Прежде никто не смог бы незаметно подобраться к нему сзади. Именно поэтому он теперь не носит оружие.
Джед расслабился и оглянулся. Его бабушка, Онория Скиммерхорн Роджерс, в норковом манто, со скромными бриллиантами в ушах, с аккуратно уложенными белоснежными волосами, казалась бы беззаботной состоятельной вдовой, если бы не тревожное выражение ее синих глаз.
– Мне казалось, я убедила тебя подождать, – тихо сказала бабушка, тронув его за плечо.
Джед отпрянул. Как истинный Скиммерхорн, он не терпел, когда его трогали.
– Не было причин ждать.
– А для этого ты нашел причину? – Бабушка показала на оголенную комнату. – Нашел причину опустошить дом, избавиться от своих вещей?
– В этом доме нет ничего моего.
– Глупо!
– Что глупо? Поражение? Или то, что я еще жив?
Если бы она так сильно не тревожилась, его резкий ответ вызвал бы не менее резкий выговор.
– Дорогой, не может быть и речи о поражении. Или о чувстве вины. – Онория физически ощутила, как внук отдаляется от нее, и погладила его по щеке, хотя – верь она, что это поможет, – с большим удовольствием хорошенько встряхнула бы его. – Тебе просто нужно время.
Джед собрал всю силу воли, чтобы не отпрянуть от прикосновения бабушкиных пальцев.
– Я выбрал такой способ.
– Отказаться от семейного дома?
– Семья? – Его смех прозвучал резко, и холл ответил насмешливым эхом. – Мы никогда не были семьей. Ни здесь, ни в каком другом месте.
Ее взгляд, до этого ласковый и сочувственный, стал жестким.
– Отказываться от прошлого так же скверно, как и жить в нем. Что ты делаешь? Отшвыриваешь все, что заработал, все, чего достиг? Признаю, я не была в восторге от твоего выбора профессии, но это был твой выбор, и ты добился успеха. Став капитаном полиции, ты сделал для прославления имени Скиммерхорнов больше, чем все твои предки с их деньгами и властью.
– Я пошел в копы не для того, чтобы прославить свое чертово имя.
– Конечно. Ты сделал это ради себя, несмотря на огромное семейное давление… включая мое. И мне оставалось лишь удивляться, откуда у тебя столько сил.
Онория с тревогой смотрела на Джеда. Как любая бабушка, она волновалась из-за того, что он сильно похудел в последние месяцы, но, как женщина, не могла не признать, что его осунувшееся лицо под взъерошенными светлыми, с золотистым отливом волосами стало еще интереснее. Высокий, широкоплечий, очень мужественный, несмотря на обманчиво мягкие чувственные губы. А в ярко-синих глазах, таких же, как и ее, сейчас дерзких и одновременно затравленных, она видела мятущегося подростка, которого так хорошо помнила.
Однако того мальчика уже нет, а этому мужчине она вряд ли могла чем-то помочь.
– Я не приветствовала твое возвращение сюда после смерти родителей, но и это твой выбор. А сейчас ты явно совершаешь ошибку. Продажа дома и отказ от карьеры – не ответ на трагедию. Ты разочаровываешь меня, Джедидая.
Ему стало больно. Бабушка редко так говорила, и эти ее слова жалили сильнее, чем когда-то злобные оскорбления отца.
– Лучше разочаровать тебя, чем взять на себя ответственность за жизнь даже одного полицейского. – Джед вынул руки из карманов, с трудом разжал кулаки. – Я не могу командовать. Может, никогда больше не смогу. А что касается дома, его надо было продать давным-давно. После смерти родителей. И я продал бы его, если бы Элейн согласилась. – Он сглотнул горький комок в горле. – Теперь ее тоже нет, и я сам принял решение.
– Да, сам. Но неверное решение.
Ярость вскипела в нем. Захотелось ударить кого-нибудь, кого угодно. Такое желание накатывало на него теперь слишком часто. И именно поэтому он был теперь гражданским лицом, а не капитаном Д.-Т. Скиммерхорном из полицейского департамента Филадельфии.
– Как ты не понимаешь? Я не могу жить здесь. Я не могу спать здесь, я задыхаюсь. Я должен убраться отсюда хоть к черту.
– Тогда переезжай ко мне. На праздники. Хотя бы до первого января. Отдохни, пока не совершил непоправимую глупость. – Ее голос снова смягчился. – Джедидая, прошли месяцы с тех пор, как Элейн… как Элейн была убита.
– Я знаю, сколько времени прошло. – Да, он точно знал момент смерти своей сестры. В конце концов, ведь это он убил ее. – Я глубоко тронут твоим приглашением, но у меня свои планы. Сегодня я еду смотреть квартиру. На Саут-стрит.
– Квартиру. – Онория вздохнула. – Господи, Джедидая, ну что за чепуха! Купи себе другой дом, если уж не можешь жить в этом, попутешествуй, но не хорони себя в какой-то убогой комнатенке.
Джед с удивлением обнаружил, что еще может улыбаться.
– В объявлении говорится, что квартира тихая, просторная и в хорошем районе. Мне это не кажется убогим. Бабушка, – он сжал ее руки, не давая возразить, – хватит спорить.
Онория снова вздохнула, признавая свое поражение.
– Я хочу только лучшего для тебя.
– Как всегда. – Джед с трудом справился с нервной дрожью, чувствуя, как стены наступают на него. – Прошу тебя, уйдем отсюда.
