Молодой человек медленно шел по главной улице города, по которой тысячи бывших, будущих и нынешних клерков сновали мимо своих офисов, уютных кафе и дорогих магазинов, кутаясь от холода в пальто или плащи. Самоуверенные лица стремительно проносились мимо него, но при этом в каждом движении прохожих была заметна размеренность, а порой даже вальяжность. Сочетание, в которое почти невозможно поверить, если вы никогда не бывали здесь. Могло показаться, будто кто-то нарочно режиссирует этот спектакль и создает иллюзию яркой деловой жизни, неуместной в серых красках низкого свинцового неба.
Этот прохожий, очевидно, выбивался из механизма отлаженной, как знаменитые швейцарские часы, жизни города. Хотя так было не всегда. Парадокс царившей в Цюрихе «спешки без суеты», в которую, как в представление иммерсивного театра, он теперь погрузился, мог бы сбить с толку чужака. Но только не его. Разгадка была прекрасно ему известна из воспоминаний о прошлой жизни: в этом городе каждый понимал свою роль в разыгрываемой веками пьесе и, вне зависимости от собственных амбиций, довольствовался правом на скромное вознаграждение за безукоризненное и своевременное следование установленным правилам. Главное – удержаться в нужном ритме, который, казалось, незримо отсчитывает потаенный метроном, чьи звуки, растворенные в шуме города, дозволено услышать только посвященным в его тайны. Они с детства знали, что торопиться нет никакого смысла, но и останавливаться тоже ни в коем случае нельзя: всему свое время, но бег его неумолим. Он же усвоил это только теперь, когда узнал, чем оборачивается стремительный взлет и скоротечный успех.
Старый швейцарский город, конечно, уступал Лондону и Нью-Йорку масштабами своего нынешнего финансового величия, однако отсутствие на его улицах привычной для современных мегаполисов суетливой и бестолковой беготни и шума отнюдь не означало, что так же однообразна и спокойна жизнь местных банкиров, которые веками хранили и продолжают оберегать тайны происхождения состояний, благополучия династий и могущества целых государств. Они знали, что их козырь – не в прорывных технологиях и невероятной скорости финансовых операций, не в этой показной суете деловых столиц мира. Нет. Они дают клиентам то, чего им как раз не может обеспечить шумный Уолл-стрит и многоголосый лондонский Сити, – тишину, которую, как известно, так любят деньги, которые, как известно, так любят швейцарцы.
Когда-то и наш герой перемещался по этой улице из одного офиса в другой, соприкасаясь, как тогда казалось, с сакральными таинствами мира старых европейских финансистов. Они с напускным радушием, которое плохо скрывало пренебрежение и опаску, изображали, как рады появлению у порога их закрытого клуба этих варваров с Востока с непонятными языком, алфавитом и историей происхождения денег. Ощущение сопричастности к чему-то глобальному, почти что вселенскому, вдохновляло и, что греха таить, тешило самолюбие, наполняя планы на будущее задачами, целями, амбициями. Фантазиями, иллюзиями, миражами… Теперь он находился на этих улицах всего лишь в качестве туриста, навсегда изгнанного из мира больших денег.
Молодого человека в пальто и строгом костюме, но без привычного атрибута «клерка при исполнении» – галстука, звали Станислав Ратников. Для друзей и знакомых – Стас. Для кого-то даже просто Стасик.
Размеренный ход его мыслей был внезапно нарушен, когда из дверей фешенебельного магазина вышла пожилая, но ухоженная дама, которая, безжалостно разрушая уличную гармонию, буквально выдернула Стаса из мира воспоминаний, окатив волной мучительного дежавю… Она на полтона громче, чем того требовали неписаные правила местного городского этикета, отчитывала своего спутника за какую-то нерасторопность на чистом и весьма колоритном русском языке. Ощущение ирреальности, нахлынувшее при виде до боли знакомой сцены, предательски овладело сознанием Стаса, заставив на мгновенье потеряться в пространстве и времени. Разумеется, в его жизни нередко случались такие же ситуации, но, пожалуй, впервые он видел подобное представление со стороны. Разум мгновенно выхватил из глубин подсознания странные воспоминания и воскресил в памяти эпизоды далекого и, как ему казалось, забытого прошлого, в котором Стасу самому доводилось быть участником таких спонтанных уличных постановок. Посторонние наблюдатели, оглянувшись на слишком громкую и непонятную речь, качали головой, предполагая, что нарушительницей векового спокойствия может быть мать провинившегося в чем-то сына, а может быть и взбалмошная покровительница нерадивого любовника. В последнее в современной толерантной и погрязшей во всевозможных извращениях Европе поверить было гораздо легче, чем в то, что они наблюдают за эпизодом обычной деловой поездки строгой и властной начальницы с беспрекословным подчиненным. Добрую половину таких командировок, как хорошо помнил Стас, несмотря на их официальный статус, вместо посещения бессмысленных заседаний или бесцельных переговоров как раз занимали походы по магазинам Банхофштрассе.
На серых, геометрически правильных и от того немного скучных улочках Цюриха, которые постоянно продувались свежим ветерком, идущим со стороны озера вне зависимости от времени года, немудрено было почувствовать, как вместе с холодным воздухом в закоулки души проникает нечто, отдаленно напоминающее щемящее чувство ностальгии. Впрочем, после всего, что произошло за последние годы, воспоминания, которые пробуждались в сознании вместе с этими душевными переживаниями, трудно было назвать приятными.
Стас прошел вдоль трамвайных путей до конца улицы к небольшому скверу, разместившемуся недалеко от озера в окружении старых деревьев, укрывавших своей тенью уютные лавочки. Присев на одну из них, он оказался напротив выезда из двора роскошного отеля, в котором так любила останавливаться та, без которой эта история никогда бы не случилась. Кем она была? Искушенной мошенницей, взбалмошной сумасбродкой, жертвой собственных амбиций, алчности близких людей, чужих закулисных игр, несчастной матерью или, в конце концов, просто несчастливой, запутавшейся женщиной? Навряд ли кто-то смог бы дать на этот вопрос однозначный ответ даже сейчас, когда многие темные пятна в истории ее жизни стали известны, а то, что казалось необъяснимым, превратилось в банальные эпизоды громкой аферы.
