Мне в нос ударяет сладко-соленый запах горячей выпечки. Я быстро достаю обжигающий противень с булочками из духовки и ставлю его на полку, чтобы немного остудить. В этот момент у меня звонит телефон.
– Слушаю! – отвечаю я, зажимая трубку между ухом и плечом и осторожно протыкая булочку, чтобы проверить, пропеклась ли она.
Это Пол. Он управляет кафе Анджелы Рид, которое находится неподалеку от главной площади живописного эссекского городка Сафрон-Уолден. Хороший парень. Он умеет осчастливить посетителей. Он знает, когда нужно прикусить язык, в отличие от меня, которая не может не высказать все, что у нее на уме. Возможно, именно поэтому я большую часть времени провожу не в самом кафе, а в подвале, где готовлю. Мне нравится печь.
– К нам только что пришла женщина и купила целую партию твоих фруктовых булочек! – восклицает он. – Когда будет готова новая?
Я была шокирована больше, чем кто-либо, узнав, что мои кулинарные творения стали столь популярными в городе. Бо́льшую часть жизни я питалась готовой разогретой едой, и никто даже представить не мог, что я буду печь безглютеновый лимонно-миндальный бисквит. Сегодня это лишь одно блюдо из моего репертуара.
– Булочки готовы, – отвечаю я, перекладывая их в миску и помещая ее в кухонный лифт. Закрываю дверцу. Нажимаю на кнопку. Вуаля! Внезапно случается это. Кровь брызжет на кухонные поверхности, собирается в лужи на полу. Я зажмуриваюсь, пытаясь отогнать от себя воспоминание.
«Хорошо, что дальше?» – говорю я сама себе, надеясь, что так смогу оставаться в настоящем моменте. Хватаю миску и приступаю к приготовлению своего фирменного вишнево-миндального торта.
Начинаю взбивать сливочное масло с сахаром. Мне нужна легкая и пушистая текстура. Смесь комкуется и прилипает к ложке, словно грязь. Счищаю ее указательным и большим пальцами и снова мешаю. Делаю круговые движения ложкой, взбивая смесь.
В подвале я выпекаю с 08:00, когда началась моя смена. Лицо покрыто слоем муки. Тесто засохло в уголках ногтей. Этажом выше все тоже чем-то заняты. Местные жители приходят и уходят, забирая с собой кусочек любимого торта. Они заглядывают в кафе, чтобы выпить утреннюю чашку кофе и обсудить последние новости. Сафрон-Уолден – оживленный торговый городок, где слухи распространяются со скоростью света.
Правда, я – это единственный секрет, о котором никто не знает.
Мне нужно поскорее поставить свое вишнево-миндальное творение в духовку. Одно за другим я разбиваю четыре яйца в миску и перемешиваю. Воспоминание снова накатывает на меня, словно приливная волна. Внезапно я вновь оказываюсь там, в кухне промышленного масштаба в недрах тюрьмы…
Длинные хромированные рабочие поверхности были заставлены тарелками с обедом. Белый сухой багет с начинкой из куриного мяса, листа салата, огурца и чего-то очень подозрительного, что двигалось по салату. Желтая лампа на потолке мерцала, и этого было достаточно, чтобы свести человека с ума. Ее должны были заменить не раньше, чем через год. Я взглянула на свое отражение в серебристой тележке, которую мы заставляли тарелками и возили по корпусам. Я выглядела изможденной. У меня под глазами были синяки из-за многих долгих смен.
– Готовы, дамы? – спросила я. Слева от меня была женщина, осужденная за поджог и покушение на убийство, а справа – женщина, оказавшаяся в тюрьме за жестокое обращение с детьми. Современные кухонные помощницы.
Все случилось в мгновение ока, причем в буквальном смысле. Я давала указания Джейн Финч, а уже через секунду ей рассекли щеку. Мне казалось, будто все происходит в замедленной съемке. Сначала крови не было, кожа просто разошлась, обнажив бледно-розовую плоть и вены.
Джейн прикоснулась к лицу и спросила:
– Что это?
Я даже не успела бы ответить, кровь уже хлынула на стол. Она была повсюду.
Женщина уставилась на свои красные пальцы, ее тело задрожало. Глаза были выпучены от страха и шока. Я думала, что она сейчас потеряет сознание.
– Что происходит? – прошептала она.
Невредимая половина ее лица стала белой, как снег. Кровь брызгала по рабочей поверхности, заливая бутерброды.
– Господи! – воскликнула она. – А-а-а!
Джейн разразилась пронзительным криком. Один из надзирателей нажал тревожную кнопку на стене, а мы с другим надзирателем набросились на Кэрри Уэббер.
Кэрри Уэббер – одна из самых жестоких женщин-заключенных из всех, что я когда-либо встречала. Заключенные, надзиратели – ей было все равно, на кого нападать. Она целыми днями изготавливала оружие из всего, что попадалось ей под руку. Каждый вечер мы обыскивали ее камеру и неизменно находили смертельно опасные приспособления, изготовленные из доступных в тюрьме материалов. Заточки. Ножи, сваренные из пластика и бритвенных лезвий. Утром мы приходили снова и находили гарроту, сплетенную из туалетной бумаги и прочную, как веревка. Она всю ночь спала с ней под подушкой, планируя, на кого нападет в следующий раз.
Надзиратель удерживал Кэрри, пока я отнимала у нее сегодняшнее оружие: зубную щетку с двумя лезвиями, вставленными в расплавленный пластик. Это было смертельно опасное приспособление. Кэрри продумала его таким образом, чтобы он нанес максимальный ущерб. Она прекрасно понимала, что медсестре будет гораздо труднее зашить два близко расположенных пореза, чем один. Лицо Джейн оказалось навсегда изуродованным.
Мы просили Джейн никому не рассказывать, за что ее посадили, но она явно проигнорировала наш совет.
Каждый, кто причиняет вред детям, занимает самое низкое положение в тюремной иерархии, а преступление Джейн было особенно отвратительным. Она держала собственных детей, пока ее муж их насиловал.
Кэрри, вероятно, узнала об этом и решила, что Джейн заслуживает особого наказания.
Сирена ревела в моих ушах, словно дрель, пока Джейн продолжала кричать. Шум был невыносимым.
– Выведите ее отсюда! – скомандовала я. Кэрри сверлила меня пронзительными темными глазами. Она была крупной и коренастой женщиной и выглядела злобной. Вы знаете людей, которые так выглядят? В ее глазах отсутствовало какое-либо выражение, они были просто холодными и острыми.
Она извивалась и злилась, когда ее тащили в изолятор. Она была в ярости из-за того, что я прервала самосуд. Тем временем Джейн рыдала, пока медсестры вели ее накладывать швы. Она оставляла за собой кровавый след.
Я чувствую, как мой желудок выворачивается, когда вспоминаю это неприятное зрелище. Запах. Все, что связано с этим кошмаром, для меня крайне болезненно. Я очень боюсь крови, и даже крошечная ее капля вызывает у меня тошноту. Откладываю ложку и хватаюсь за край стола. Затем делаю глубокий вдох и долгий выдох, сдувая прошлое.
