Гарри Беар - Странный дом, Нимфетки и другие истории (сборник)

Конец 16 века ознаменовался для Франции событиями, имевшими впоследствии огромное значение, как для развития нации, так и по отношению к веротерпимости, а, точнее, наоборот – нетерпимости к чужим взглядам. Это породило и стычки с гугенотами в 17 веке, и раскол в обществе в конце века 18-го, и наконец – Великую революцию 1789-94 гг. с последующими за ней наполеоновскими войнами, когда Франция была сначала буквально обескровлена, а затем и раздавлена при Ватерлоо армией союзников.

Череда властителей, менявшихся на французском престоле, состояла как из гениальных (вроде Генриха 4-го, Ришелье, Людовика 14-го, Робеспьера, Наполеона), так и из посредственных людей. Но никто из них так и не сумел изменить дух соперничества и братоубийства, господствовавший во Франции с той самой кровавой драмы 1572 года. Варфоломеевская ночь – поворотный пункт французской истории, приказ Карла Девятого убивать собственных подданных такой же варварский акт, как и «взятие» Новгорода царем Иваном Грозным. Нация всегда платит по счетам своих правителей, это логика жизни сообществ людей.

Описываемые ниже события, которые произошли несколько позже злосчастного 1572 года в средневековом Париже, интересуют нас, однако, совершенно другим своим аспектом.

В это самое время в разгаре была «война трех Генрихов» (действующего короля Генриха Третьего, Беарнца, который вскоре станет Генрихом Четвертым, и герцога Генриха де Гиза). Лигёры чувствовали себя в Париже почти хозяевами, но восстание 1588 года еще не произошло, хотя гугенотам было весьма несладко и без этого. В то время, когда каждый добрый парижанин был озабочен выяснением религиозной принадлежности своего соседа больше, чем содержимым собственной кастрюли, и произошли эти, правдиво описанные здесь события. За их подлинность ручаться столь же трудно, как и за пресловутый «план крепости» канцлера Бирага, но читатель должен верить нам, ибо вера это единственное, пожалуй, что на сегодняшний день серьезно отличает еще человека разумного от животного.

Итак, в Париже на весьма известной улице Могильщиков в одном старом, крепко заколоченном доме, давно не имевшем постояльцев, стали происходить странные вещи. После полуночи, когда едва затихал последний удар колокола на Нотр Дам, в доме вдруг начинали раздаваться громкие голоса, слышалось девичье пение, смех и даже ругань. Добрые католики, жившие по соседству, обвиняли во всем «проклятых гугенотов», вооружались и два раза делали попытки проникнуть в дом. Дважды их останавливала ночная стража этого парижского округа, а затем сам начальник стражи, гроза местных мошенников и сводниц, Армон Кобаль решил разобраться в происходящем… В одну из ночей он вместе со своим немногочисленным отрядом, поддерживаемым с улицы толпой несносных бездельников, взломал двери странного дома и проник внутрь… Однако, к явному разочарованию зевак, вместо ожидаемого притона стражники не обнаружили решительно ни одной живой души в комнатах, ни хотя бы одной вразумительной причины тех загадочных звуков, которые раздавались здесь.

Дом состоял из двух этажей, мансарды и глубокого погреба, который также тщательно был исследован, но все без результата. Первый этаж занимали три или четыре комнаты, уставленные мебелью времен Генриха Второго, под влиянием сырости пришедшие в негодность и чудом не развалившиеся. Стены дома были голы, как и подобает стенам давно оставленного дома, кое-где отвалилась штукатурка, были видны деревянные перекрытия. На полу лежал толстый слой пыли, кое-где пересеченный отпечатками кошачьих лапок; более ничего интересного на первом этаже не было. Второй этаж полностью был занят одной огромной залой, которая, вероятно, служила прежним жильцам и гостиной, и столовой. В центре ее располагался большой обеденный стол, несколько поодаль – пять старых продавленных кресел и некогда роскошный диван с сильно потемневшей от времени и сырости обивкой. Стены были украшены гобеленами, которые кое-где уже отделились и беспомощно качались, не имея силы оторваться полностью. Пыли тут тоже хватало, хотя воздух был намного свежее, чем внизу, очевидно, за счет близости крыши.