Пословица гласит, что необыкновенные приключения случаются с теми, кто их ищет. Может быть, в этом и есть правда жизни, но в любом правиле есть исключения. Трудно, например, представить себе человека более уравновешенного и более положительного, чем полковник Джон Стрикленд, в прошлом гвардеец Колдстрима1. Он сошел с речного парохода в Табейкине и отправился через горы на знаменитые Бирманские рубиновые рудники в Могоке, движимый романтическим желанием купить камень для любимой женщины. В этом уединенном уголке земли с ним произошло первое происшествие из фантастической цепи, завершившейся много месяцев спустя в лихорадке больших европейских городов.
Случайные путешественники, заглядывавшие в Могок, останавливались в небольшом гостевом домике на склоне горы, над городом. Стрикленд приехал туда в полдень, позавтракал и расположился на веранде для отдыха, зажав в зубах бирманскую сигару. Уснуть ему, впрочем, не удалось, так как неизвестно откуда появились три бродячих торговца с подносами наполненными осколками рубинов и сапфиров, аметистов и топазов, мельчайшими турмалинами и шпинелями, – отбросами копей. Стрикленд отказался от покупки, сперва вежливо, потом с раздражением. Торговцы не сдавались. Отойдя на несколько шагов, они уселись на дорожке сада, терпеливо выжидая минуты для нового нападения, как стервятники вокруг своей жертвы.
Но только Стрикленд снова закрыл глаза, как в глубине сада скрипнула калитка. На дорожке между тщательно ухоженными клумбами с цветами показался высокий человек в военной форме, с загорелым лицом и коротко подстриженными усами. Незнакомец поднялся по ступеням веранды и отдал честь.
– Разрешите представиться, капиталь Торн, окружной суперинтендант здешней полиции.
Скрывая досаду, Стрикленд приподнялся в кресле и поклонился.
– Очень рад. Садитесь, пожалуйста. Впрочем, хозяин здесь скорее вы, а не я.
– Благодарю вас.
Торн опустился в кресло и снял фуражку. После этого наступила тишина. Стрикленд попытался нарушить ее, протянув портсигар.
– Папиросу?
– Благодарю вас, я курю трубку.
Полковник с трудом подавил вздох, стараясь подсчитать, сколько папирос ему придется выкурить, прежде чем гость закончит курить трубку. Хотя капитану Торну было лет тридцать пять, но он был медлительным и рассудительным словно пожилой человек.
– Вы были в Бамо два дня назад? – сказал Торн.
– Я пришел через горы, из Юнана.
– Я знаю.
– Да. И снова воцарилось молчание. Стрикленду казалось, что на плечах собеседника словно рюкзак лежит ответственность, рюкзак доверху забитый походным снаряжением давил на плечи Торна. Гость обвел глазами сад, аккуратные цветочные клумбы, и попытался продолжить разговор:
– Вы бродили по Китаю целых пятнадцать месяцев?
– Совершенно верно.
– Вы говорили об этом моему коллеге в Бамо?
– Да.
– Серьезное путешествие и долгий срок, – задумчиво пробормотал Торн.
– Я не сделал ничего противозаконного, – Стрикленд пожал плечами.
– Конечно, нет. – Констатировал Торн и молчание снова окутало собеседников.
Начальник полиции смотрел на сад, обдумывая что-то, он пришел к Стрикленду за помощью, но не в его натуре было действовать прямо. Самые маловажные вопросы казались ему значительными и требовавшими осторожного подхода. Он сделал последнюю попытку вызвать собеседника на откровенность:
– Охотились?
– Немного. Со мной были пистолет и спортивное ружье. Но я приехал не для этого.
Торн был явно разочарован. Но он сделал последнюю попытку и задал дерзкий вопрос, чтобы убедиться что это не тот человек, которого он ожидал. Он резко повернулся на стуле и выпалил:
– Полковник Стрикленд, вы простите меня за дерзость?
Полковник Стрикленд устремил холодный и пристальный взгляд на своего неуютного гостя.
«Я думаю, хватит», – тихо сказал он.
Только капитан Торн, не отступал и еще больше повернулся в своем кресле.
– Тем не менее я должен рискнуть, – упрямо сказал он. – Разве не странно, что такой человек, как вы, с вашим положением, вашей внешностью – и, без сомнения, с деньгами, – словом, со всеми благами, которые оставила вам культура, бродит пешком по пустошам с одним или двумя туземцами в качестве слуг и в одежде, которую не одел бы даже местный туземец? Разве это не странно?
Вопрос был дерзким, но он был задан явно без злого умысла. В голосе Торна слышалась извиняющаяся робость, его манеры были почтительными. И все же на загорелом лице Стрикленда проступили красные пятна, и впервые за все время этого странного разговора, он не спешил с ответом.
Хотя было двадцать причин, которые он мог бы назвать сразу, и в каждой из них была только доля правды. Наличие цыганской крови у предков, не желание уходить на пенсию, потеря друзей, щемящее чувство тоски, чувство которое его молодые современники называли бунтом против старшего поколения, циничная склонность стоять в стороне и наблюдать будет ли новое поколение достойно старшего. Но истинную и конечную цель своих странствий он не желал открыть никому, даже себе.
Наконец он выбрал одну из причин, в которой тоже была своя доля правды:
– Я не единственный в своем полку, кто отправился путешествовать после войны, – сказал он, затем назвал имена нескольких офицеров. – Один из них недавно умер в Юньнани.
– Я помню, – сказал Торн.
– У всех нас есть одна общая черта, – продолжал Стрикленд. – Обычно среди жизненных интересов людей, которых вы описали, таких, как я, огромное место занимает лошади. Лошадей держат в загородных домах и превращают лето в приятную увертюру перед зимним периодом, не так ли?
– Полагаю, так, – сказал Торн удивленным тоном, с которым обычно воспринимается свежая идея.
