Лицо парнишки превратилось в кровавое крошево. Потускневшие, застывшие в ужасе глаза, проглядывавшие через иссиня-черные, вздувшиеся, подобно дрожжевому тесту, веки, в униженном ожидании новых побоев смотрели на Хорджедефа. То, что некогда было губами, распухло и полопалось, струйки крови извилистыми ручейками медленно извергались из уголков рта по слабому подбородку, капая на тёмную от пота и налипшего песка набедренную повязку.
Висящая на цепи масляная лампада не освещала Хорджедефа. Нубиец стоял в тени и нависал над парнем, подобно мяснику над тушей газели. Он тоже вспотел. Пот струился по его чёрной, широченной спине, пояс набедренной повязки размок. Он потуже сжал блестящую, как кость, дубинку из чёрного дерева мускулистой рукой и размахнулся. Раздавшийся звук удара, нанесённого по голове коротышки, был тошнотворным. Трёхногий табурет опрокинулся, и голова писца стукнулась о земляной пол, издав глухой звук, будто огромный сом упал на рыночную землю. Хорджедеф подбоченился и со злобой уставился на тушу, ещё недавно бывшую молодым человеком.
– Уберите это и приведите в чувство! Потом притащите обратно!
Из мрака вынырнули ещё два жирных нубийца и подняли табурет. После этого они грубыми рывками поставили парня на ноги и поволокли к выходу.
Боги, как же я ненавидел их! И это называется – служители Маат, блюстители справедливости! Втроём они по очереди выбивали из парня признание. А ему и сказать-то было нечего. А мне на это пришлось смотреть.
Этим они намеревались запугать меня. Они словно говорили мне: «Берегись, чужак! Если ты попытаешься утаить что-то от нашего Хорджедефа, то окажешься со сломанными костями. Посмотри – вот пример, гляди на него внимательно, а после выкладывай всё, что знаешь, но оставайся под рукой у Великого Хорджедефа, чтобы мог он заняться тобой, если ты ему понадобишься!»
Я и смачно сплюнул на утоптанную землю прямо Хорджедефу под ноги без твёрдой уверенности в оскорбительности подобного поведения в Чёрной Земле. Но жирный меджай резко повернулся и оскалил крупные гнилые зубы в издевательской гримасе.
– Наглеть начал, златовласка?
Действительно, за время пребывания в Чёрной Земле шевелюра моя изрядно отросла. Ухаживать за ней, да и за всей гигиеной тела здесь, сразу скажу, дело непростое. Мыло здесь есть, хвала их девяти богам, но и вшей тут – тьма-тьмущая. После долгих поисков в чертогах памяти я извлёк оттуда инфу о дёгте, с помощью которого можно бороться с педикулёзом. Дёготь удалось через первобытный пиролиз добыть из сосны. Местные меня сразу же за колдуна приняли, но это мне только уважения прибывало – хорошо, не в Средневековье забросило, там бы из меня самого на костре дёготь изготовили.
А шевелюра моя, вместе с внушающими почтение бочкообразными браслетами от моего кондотьера Джехути, стала моим гербом и опознавательным знаком.
Я остался неподвижен, развалясь на лавке.
– А хоть бы и так, Бо, – отозвался я, дерзко называя нубийца его племенным именем. – Сижу вот я и думаю…
Мерзкая ухмылка скривила вывернутые губы верзилы.
– Думаешь? Ты разве можешь?
– Ещё как! Представляю, в какого урода я тебя бы превратил, если б ты попробовал меня ударить.
Два меджая, тащившие писца к выходу, так и застыли на месте в сгорбленных позах. Лишь из взгляды устремились на Бо. Никто и никогда не позволял себе так разговаривать с Хорджедефом. Никто на это не осмеливался, поскольку Хорджедеф мог разорвать человека голыми руками на куски. Он был Хорджедеф – самый жестокий, подлый, самый свирепый меджай из всех, кто когда-либо обходил свой участок в Белой Стене или молотивших по черепу полированной дубинкой из чёрного дерева с вырезанным на ней кулаком. Грубый, бесчестный, беспощадный, упивающийся властью, он никогда не считался ни с кем. От избиения людей в кровь он испытывал несравнимое ни с чем удовольствие. Вот поэтому никто не смел говорить с ним так. Никто, кроме меня, чужеземца с золотыми волосами. Потому что я и сам был таким.
Хорджедеф с шумом выдохнул воздух из широких бычьих ноздрей. В следующее мгновение его лапища протянулась ко мне, но я не позволил ему схватить меня за горло. Я поднялся с лавки и насмешливо ухмыльнулся ему в его лоснящееся от пота лицо. Хорджедеф, при своём гигантском росте, не привык к прямым взглядам. Он обожал смотреть на людей свысока. Но сейчас позиция изменилась.
– И что же ты, хотел бы я знать, сделаешь? – утробно прорычал он сквозь ощерившуюся пасть.
– Не узнаешь, пока не попробуешь, – ответил я.
Бо не был профессиональным бойцом, поэтому я увидел, как его плечо отводится, готовя руку к удару. Ну, и я не стал ждать его. Моя голень стремительно взлетела и с противным хрустом врезалась в его пах. А, когда чёрный исполин сложился пополам, я снизу двинул его коленом в зубы и ощутил, как они крошатся. С хрюкающим звуком он грохнулся на пол. Тут один из его меджаев отпустил парнишку и потянулся к поясу за своей дубинкой.
– Замри, болван, – остановил я его, – пока я не разнёс твою дурацкую башку. Моя булава всё ещё при мне. – И я положил ладонь на рукоять своего оружия.
Он нехотя опустил руку. Я развернулся и покинул комнату. Никто не осмелился встать у меня на пути.
У выхода дежурный страж, опиравшийся, как и раньше, плечом на каменный косяк, повернул голову на звук шагов и, увидев меня, сжал тонкое древко копья. Но и моя ладонь в этот момент не покидала бронзовой рукояти булавы, предлагая ему померяться – кто успешнее применит оружие на таком коротком расстоянии. Быть может, дома этого меджая ждала семья. Как бы там ни было, он остался недвижим, провожая меня взглядом. Похожий взгляд я видел и раньше. Так смотрит из своей норы крыса, когда чувствует запах кота. Но в меджае ещё крепко сидело осознание того, что он представитель Закона Маат, Его Величества, царя и государя Белой Стены, сына Ра и удержаться он не смог.
– Хорджедеф отпустил тебя? – спросил он требовательно.
Я резко выдернул копьё у него из рук и с бешенством швырнул его на песок. Нубиец растерялся.
– Хорджедеф меня не отпустил, – прорычал я, гладя ему в глаза. – Он валяется на полу, и блюёт своими потрохами, и то же с тобой будет, если ты ещё хоть раз встанешь у меня на пути. Я не нужен Бо и Закону. Бо просто хотел подержать меня на пытке, чтобы я увидел, насколько он мощный и тупой бегемот. Но на меня это не действует. Там, откуда я родом, таких, как он, заливают расплавленным свинцом! Я приехал в Белую Стену выручить сына уважаемых людей, которые вызвали меня, а не за тем, чтобы меня запугивал этот жирный клоп. Из фиванской стражи его вышибли, так он пробрался сюда, и для того только, чтобы продолжать и дальше драть взятки.
