Эта повесть была написана в конце девяностых годов прошлого века и на долгое время оказалась заброшенной. Когда я собрался реанимировать «Струнника», то поначалу хотел его «осовременить», перенести действие сюжета в наши дни, ведь кое-кого из читателей может удивить, что герои повести не пользуются мобильной связью, интернетом, пишут письма на бумаге, да порой и ведут себя несколько странно. Но, взявшись за редактирование, я быстро понял, что в современных реалиях замысел повести не сработает так, как мне это виделось, ведь за прошедшие почти двадцать лет с момента ее написания мир – в частности, на постсоветском пространстве – разительно изменился. Кто в сознательном возрасте пережил девяностые, тот понимает, о чем я говорю, и помнит, как приходили в упадок и закрывались предприятия, как оказался никому не нужным космос, как дети мечтали стать не космонавтами, а бандитами, а настоящие бандиты не только почти безнаказанно убивали и грабили, но стали рваться во власть, что у них зачастую вполне получалось.
«Осовременить» повесть значило бы переписать ее практически заново, чего мне не хотелось делать еще и потому, что после нескольких «пробных» рассказов – это мое первое относительно крупное произведение, и мне стало его по-отечески жалко. Поэтому я произвел лишь «косметический ремонт» и рискнул представить «Струнника» на суд современного читателя таким, как он и был задуман.
Если где-то в глухой неспокойной ночи
Ты споткнулся и ходишь по краю —
Не таись, не молчи, до меня докричи —
Я твой голос услышу, узнаю.
В. С. Высоцкий.
Ветер был не по-ноябрьски зимним. Над пустырем с катакомбами «замороженного» фундамента носилась колючая, злая поземка. Уже начинались сумерки, и в нескольких окнах стоявших неподалеку девятиэтажек зажегся свет.
Тузик тоскливо смотрел на эти окна, словно завидуя сидящим в тепле собакам и людям, а может, вспоминал то далекое собачье счастье, когда и сам жил где-то там, в одной из этих теплых, вкусно пахнущих квартир.
Все это было в прошлом. Дальнейшая жизнь Тузика не задалась: надоевший «дворянин»-переросток был выброшен на улицу и, как многие прочие, пытался отыскать хоть какое-то место на задворках жестокого мира. Найденный в лабиринтах заброшенного фундамента старый посылочный ящик пусть и был несколько тесен, вполне подходил на роль подобного места хотя бы на время. По крайней мере не дуло. Вот только раздражала торчавшая рядышком и непонятно пахнущая штуковина, размером чуть меньше, чем Тузиков ящик и, скорее всего, из него же и вынутая. Штуковина имела несколько маленьких моргающих огоньков и порой неприятно попискивала. Однако ничем более она не нарушала собачьего уединения и потому была великодушно проигнорирована.
Тузик уже начал подремывать, когда звучание мигающей штуки изменилось. Теперь это был скорее не писк, а стон гитарной струны. Огоньки перестали мигать и налились зловещим кровавым светом. Струнный звук становился все более насыщенным, густым, и вот, словно сотворенная им, возникла и сама струна. Сначала она была бледной и еле видимой на фоне сгущающихся сумерек, но постепенно, словно наполняясь сутью, стала материальной и почти осязаемой. Этот наполненный стальным светом луч рождался у возвышавшихся вдали строений и упирался в небольшой раструб, выходящий изнутри штуковины.
Тузик взвыл и, поджав хвост, выскочил из насиженного ящика. А струна словно втянулась в раструб, стонущий звук исчез, и сразу же раздался душераздирающий кошачий визг, перешедший в вопль диких мучений и смерти. Тут же, словно из материи намотавшейся в клубок струны, возникла и сама кошка, а точнее, само исчадие кошачьего ада. Будь Тузик человеком, он валялся бы уже в глубоком обмороке. Но он был всего лишь собакой, а потому, хоть и окаменевший от ужаса, продолжал смотреть на возникшее нечто.
Ужасная кошка – а в том, что это именно кошка, собачий нюх не мог ошибиться – была частично вывернута наизнанку. Дымящиеся на холодном воздухе внутренности дикой бахромой опоясывали заднюю часть ее тела. Из распахнутой настежь грудины высовывалась окровавленная голова с раскрытой в сумасшедшем вопле пастью. Распухший черный язык, вибрируя, бился о зубы, разбрызгивая желто-зеленую слизь. Сросшиеся передние лапы торчали из шеи чудовища, а задние, опутанные кольцами кишок, скребли в агонии холодный бетон. Вопль оборвался очень скоро, и вонючий кусок преисподней замер, дымясь и пропитывая снег кровью.
Наконец Тузик пришел в себя и, издав звук, почти не отличающийся от только что слышанного вопля, помчался вперед, не разбирая дороги, срываясь с обледеневших плит, карабкаясь на них, ломая когти, не видя перед собой ничего, кроме предсмертного оскала посетившей его кошки.
– Будь так добр, убери задницу с моего стола! – Начальник участка автоматизации Шмаров появился незаметно, в самый разгар беседы.
Андрей легко спрыгнул со столешницы.
– Пардон, Константин Петрович.
Шмаров вперил в него недобрый взгляд.
– Камнерухов, в твоем хозяйстве, похоже, проблемы. Ты тут развлекаешь этих бездельников сказочками, а мне начальник цеха мылит шею за то, что уровень пятой емкости на мониторе оператора – ноль, а на самом деле скоро будет перелив. Сейчас только остановки цеха не хватало по нашей вине!.. – Начальник поиграл желваками и уже спокойней обратился к Камнерухову: – Так, Андрей, посмотри еще раз программу. Сколько тебе нужно времени?
– Максимум сорок минут, – уверенно ответил Андрей. – Ну а если с программой порядок?
– Слушай, дорогой, не морочь мне голову!
Шмаров явно начал злиться по новой. Желваки вновь заперекатывались под скулами. Не говоря больше ни слова, он повернулся и вышел из комнаты.
Металлургический комбинат, на котором работал Андрей, был крупнейшим предприятием области по производству цветных металлов «стратегического назначения», к тому же – практически на все сто процентов – его продукция была завязана на НПО «Звезда», которое, в свою очередь, выпускало соответствующую продукцию для ракетно-космической отрасли. Северный космодром находился тут же, в области, поэтому все эти предприятия работали друг с другом без посредников и без лишних транспортных затрат.
Со сменой экономического курса страны трудности немилосердно коснулись и этой отрасли, но совсем от освоения космоса отказаться было уже невозможно, как и от стратегических ракет тем более. Поэтому худо-бедно правительственные заказы были практически постоянными, финансирование по сравнению с другими отраслями сносным, следовательно и жаловаться пока было грех.
Впрочем, жаловаться Андрей никогда не любил. Зато работу свою любил очень. Вот и сейчас, несмотря на аварийную ситуацию и жесткий лимит времени, Андрей чувствовал сладковато-бодрящий аромат азарта. Пальцы порхали над клавишами, легкие морщинки легли в уголках чуть прищуренных глаз, а на губах играла едва уловимая улыбка. Задача, показавшаяся вначале легкой, оказалась вполне интересной. Аналоговый сигнал уровня пятой емкости бодро поступал на вход контроллера, преобразовывался в цифровой и загадочно терялся в компьютерных дебрях. Нет, программа была написана верно, во всяком случае, та ее часть, что отвечала за обработку злополучного сигнала, в этом Андрей был уверен. И не далее как вчера уровень был на месте. Что же могло измениться за ночь?
