Глава 1
Судьбоносная встреча
В январе 1908 года гимназистка Лиза Пиленко оказалась вместе с двоюродной сестрой на одном из входивших в моду вечеров поэзии – на литературном вечере в Измайловском реальном училище. Петербургские декаденты, в основном длинноволосые юнцы, читали здесь свои произведения. До этого времени Лиза, которая и сама писала стихи, практически не знала современных поэтов, и вот теперь впервые услышала их «живое» чтение. Но все, что звучало в зале, было малоинтересно, не задевало ее сердца. И вдруг…
Много лет спустя она вспоминала, вновь переживая тот важный для нее вечер:
Очень прямой, немного надменный. Голос медленный, усталый, металлический. Темно-медные волосы, лицо не современное, а будто со средневекового надгробного памятника, из камня высеченное, красивое и неподвижное. Читает стихи, очевидно новые…
И каждый вечер, в час назначенный
(Иль это только снится мне?),
Девичий стан, шелками схваченный,
В туманном движется окне.
И медленно, пройдя меж пьяными,
Всегда без спутников, одна,
Дыша духами и туманами,
Она садится у окна.
И веют древними поверьями
Ее упругие шелка,
И шляпа с траурными перьями,
И в кольцах узкая рука.
И странной близостью закованный,
Смотрю за темную вуаль,
И вижу берег очарованный
И очарованную даль…
Эти стихи потрясли Лизу, неожиданно перевернули ее душу своей пронзительностью, непохожестью ни на что предыдущее, услышанное только что. Запоминающийся облик их автора, конечно, лишь усиливал произведенное впечатление.
Человек с таким далеким, безразличным, красивым лицом – это совсем не то, что другие. Передо мной что-то небывалое, головой выше всего, что я знаю. Что-то отмеченное… В стихах много тоски, безнадежности, много голосов страшного Петербурга, рыжий туман, городское удушье. Они не вне меня, они поют во мне самой, они как бы мои стихи. Я уже знаю, что ОН владеет тайной, около которой я брожу, с которой почти уже сталкивалась столько раз во время своих скитаний по островам этого города.
Лиза не без удивления спросила кузину:
– Посмотри в программе: кто это?
– Александр Блок, – ответила та.
Имя это тогда еще ничего не говорило юной гимназистке. На следующий день кто-то из одноклассниц разыскал для нее томик стихов Блока. Прочитанный на едином дыхании, он был запомнен Лизой наизусть. Навсегда! Но боже мой – неужели существует на свете кто-то счастливый, кто каждый день смотрит в это прекрасное, такое холодное и такое родное лицо?…
Лиза не находила себе места и в конце концов решила «с ним поговорить». О чем? Конечно, о смысле жизни! В своем огромном нахлынувшем чувстве она не признавалась даже самой себе. Девушка разыскала адрес поэта: Галерная, 41, квартира 4. Квартира находилась в старинном доме Дервиза, стоявшем совсем рядом с Невой.
Александра Александровича не было дома, и Лиза пришла вторично. Вновь неудача! Повезло ей лишь в третий раз: настойчивую визитершу впустили дожидаться хозяина. Она терпеливо ожидала Блока в небольшой комнате с огромным портретом Дмитрия Менделеева, с образцовым порядком во всем и пустым письменным столом. Лиза подумала, что оказалась в жилище химика, а не поэта. И вот появился он:
…в черной широкой блузе с отложным воротником, совсем такой, как на известном портрете. Очень тихий, очень застенчивый.
Я не знаю, с чего начать. Он ждет, не спрашивает, зачем пришла. Мне мучительно стыдно, кажется всего стыднее, что в конце концов я еще девчонка, и он может принять меня не всерьез. Мне скоро будет пятнадцать, а он уже взрослый – ему, наверное, двадцать пять.
Лиза ошиблась ненамного: на момент их первой встречи Блоку было 27. А ей самой – уже 16.
Довольно крупная для своих лет, по утверждениям современников, с простоватым, но не лишенным приятности лицом, с глазами-вишенками, она, скорее всего, вовсе не походила на романтическую влюбленную гимназистку. Впрочем, в ее разговоре с поэтом, если верить воспоминаниям, не было и намека на любовь:
– Петербурга не люблю, рыжий туман ненавижу, не могу справиться с этой осенью, знаю, что в мире тоска, брожу по островам часами и почти наверное знаю, что Бога нет…
Он спрашивает, отчего я именно к нему пришла. Говорю о его стихах, о том, как они просто вошли в мою кровь и плоть, о том, что мне кажется, что у него ключ от тайны, прошу помочь. Он внимателен, почтителен и серьезен, он все понимает, совсем не поучает и, кажется, не замечает, что я не взрослая.
‹…›
Мы долго говорим. За окном уже темно. Вырисовываются окна других квартир. Он не зажигает света. Мне хорошо, я дома, хотя многого не могу понять. Я чувствую, что около меня большой человек, что он мучается больше, чем я, что ему еще тоскливее, что бессмыслица не убита, не уничтожена. Меня поражает его особая внимательность, какая-то нежная бережность. Мне этого БОЛЬШОГО ЧЕЛОВЕКА ужасно жалко. Я начинаю его осторожно утешать, утешая и себя одновременно.
Странное чувство. Уходя с Галерной, я оставила часть души там. Это не полудетская влюбленность. На сердце скорее материнская встревоженность и забота. А наряду с этим сердцу легко и радостно. Хорошо, когда в мире есть такая большая тоска, большая жизнь, большое внимание, большая, обнаженная, зрячая душа.
Через неделю Лиза получила ярко-синий конверт. Можно представить, как дрогнуло ее сердце: в глубине души девушка, конечно же, втайне надеялась, что поэт ответит ей взаимностью. В небольшом письме оказались знаменитые впоследствии стихи со всем известной фразой, ставшей вскоре крылатым выражением: «Только влюбленный имеет право на звание человека…»
Когда вы стоите на моем пути,
Такая живая, такая красивая,
Но такая измученная,
Говорите все о печальном,
Думаете о смерти,
Никого не любите
И презираете свою красоту —
Что же? Разве я обижу вас?
О нет! Ведь я не насильник,
Не обманщик и не гордец,
Хотя много знаю,
Слишком много думаю с детства
И слишком занят собой.
Ведь я – сочинитель,
Человек, называющий все по имени,
Отнимающий аромат у живого цветка.
Сколько ни говорите о печальном,
Сколько ни размышляйте о концах и началах,
Все же я смею думать,
Что вам только пятнадцать лет.
И потому я хотел бы,
Чтобы вы влюбились в простого человека,
Который любит землю и небо
Больше, чем рифмованные и нерифмованные
Речи о земле и о небе.
Право, я буду рад за вас,
Так как – только влюбленный
Имеет право на звание человека.
Эти гениальные нерифмованные строки, как признавалась позднее Елизавета Юрьевна, привели ее в негодование: интонация их показалась ей холодной и поучительной. Но это, надо полагать, лишь внешняя причина ее обиды, в которой она смогла признаться спустя много лет в своих воспоминаниях. Думается, главное состояло совсем в ином: Блок со свойственными великим поэтам прозорливостью и чуткостью сердца прекрасно разгадал тайну своей неожиданной гостьи, почувствовал, что творилось в тот вечер в ее смятенной душе. «…Он все понимает». Это легко читается в его стихотворении-ответе ей, где речь в том числе идет и об отношениях двоих людей: