Звук автомобильного клаксона прозвучал призывно и даже настырно. Сергей, понимая, что эти сигналы обращены именно к нему всё-таки не стал оглядываться. Клаксон пискнул ещё раз, но Сергей продолжал идти вперёд, как будто ничего не слышал. И оглянулся только тогда, когда за спиной прозвучал звонкий голос внучки:
– Дед, а дед, а я тебя прокатить хотела до дому.
Аня выглядывала из двери притормозившего такси.
– Спасибо. Я лучше пройдусь пешком. Подышу, – ответил Сергей, и направился дальше.
– Тогда подожди, я сейчас тебя догоню.
Аня, рассчиталась с водителем, и в несколько ловких прыжков преодолела высокий пушистый сугроб, отделяющий её от Сергея. Дальше вверх по проспекту Лаврентьева они пошли вместе.
На протяжении почти всей длины, проспект Лаврентьева летит прямо, словно пущенная из лука стрела. Это ощущение полёта усиливается тем, что в большей своей части он имеет плавный подъём. А с верхней точки открывается замечательный вид, на жилые микрорайоны и высокий правый берег реки Иня, до которого по прямой около двадцати километров. В ранние годы Академгородка этот вид был просторнее, но выросший позже, смешанный, а преимущественно хвойный, лес изрядно сократил площадь обзора.
Особенной, характерной чертой проспекта Лаврентьева стали высокие густые разлапистые ели, которые плотными рядами стоят у фасадов институтов Ядерной Физики и Вычислительного Центра.
В начале марта снег скопившийся за зиму на еловых лапах лежит плотной коркой, выявляя яркий контраст между темно-зелёным и снежно-белым. Вот это сочетание графики остроконечных еловых вершин с плоско-параллельными линиями корпусов институтов делает виды Академгородка узнаваемым на всех фотографиях и живописных пейзажах, написанных маслом или акварелью.
– Пожалуй, только в марте можно одновременно радоваться зиме, весне, снегу и солнцу, – заметил Сергей.
– Но не везде, – ответила Аня. – Это только у нас в Сибири так красиво. И свежий снег сегодня ночью выпал, и солнце сутра такое яркое, и совсем не холодно.
– Пусть не холодно, но ты всё же куртку застегни плотней, а то продует ветерком. Простудишься. Вот влетит мне тогда от бабушки, что не уследил за собой.
От дома до института и обратно Сергей всегда ходил пешком. Он любил эти тихие часы, когда можно было побыть одному без телефонных звонков и разговоров с коллегами и домочадцами. Эта отрешённая сосредоточенность помогала ему собраться на текущем моменте дня, на очередном этапе его исследований. Впрочем, он не всегда размышлял о своей науке, а нередко просто любовался и радовался общению с природой. Аня тоже любила эти прогулки по Городку, но всё же, с не меньшим удовольствием пользовалась и услугами такси.
– Правильно, что мы живем здесь, – Аня оглядывала ряд елей выстроившихся у здания института.
– И вот в этом, я с тобой полностью согласен, – отвечал Сергей, глядя на как-то сразу повзрослевшую вдруг, внучку.
– Да, дед, в этом и я с тобой спорить не буду, а скажи пожалуйста, кто это придумал приехать жить сюда – в Сибирь? Ты или бабушка? Вы ведь родом не из Сибири, верно?
– Да, верно. С твоей бабушкой мы из разных мест. Она родилась на Смоленщине, а я из Ярославской области. А кто придумал приехать сюда, теперь уже трудно сказать… Но я припоминаю, что, все-таки, я сначала получил приглашение работать здесь, после окончания университета, а потом она приехала вслед за мной. Да-да. Так и было. Она приехала в 63-м году, когда уже и папе твоему было три года, а я – в 57-м. Тогда и Городка-то ещё как такового не было. Было всего два-три деревянных домика, и вокруг ничего. Только сосновые боры, березовые колки и ромашковые поляны.
– А где же вы работали и жили тогда? – удивилась Аня
– В первое лето жили в палатках. В это лето строители собрали несколько сборных щитовых домиков. Часть домиков были жилыми, а в других разворачивались первые лаборатории. Помню, грибы для жаркого на ужин можно было собирать прямо на поляне возле домиков.
– А как же море? Море тогда уже было?
– Море было за несколько лет раньше. Именно близость к Обскому водохранилищу, определила место выбора для будущего городка.