Свет начал меркнуть, униформисты скрылись за бархатным занавесом, стало почти темно. Голос шпрехшталмейстера объявил:
– Юрий Дедичев.
Просто имя и фамилия – без титулов, без жанра, без затяжного вздоха и положенной истеричности – без продажи, как говорят в цирке. «Странно, – подумал Саврасов. – Даже фамилия не парадная. Или это прием? Ладно, поглядим…»
Узкий луч прожектора-пистолета протянулся к форгангу, занавес раздвинулся, и в круге света возник артист. На нем был обычный костюм мима – гладкое черное трико без украшений. Только белый воротничок подчеркивал смуглость лица – спокойного сосредоточенного лица, какое бывает у занятого делом человека.
Артист был занят делом – он нес воздушный шарик. Большой, голубой, с намалеванной наивной рожицей, очень круглый, завязанный желтой ниткой. Конец нитки, хорошо заметный на фоне черного трико, свисал свободно. Дедичев нес шарик двумя руками, бережно поддерживая его с боков и чуть снизу растопыренными пальцами, лицо было серьезно, глаза устремлены на ношу.
В центре арены он остановился – и шарик начал плавно поворачиваться у него в руках. Пальцы артиста не двигались, неподвижно было лицо с проступившими желваками, губы крепко сжаты. Он даже не дышал – застыла, поднявшись, грудь, замерли рельефные мышцы живота под облегающим трико. Он был весь напряжен, как атлет, оторвавший от земли платформу с двумя быками, – а шарик вращался, постепенно разгоняясь. Замелькали глаза, уши, нос… Скорость росла, Дедичев перевел дух и улыбнулся простой радостной улыбкой, не для публики, а для себя: было так тяжело раскрутить эту ушастую глазастую башку, а теперь вышло – здорово!
Только тут вступил оркестр – негромко и мягко.
«Все это довольно легко сыграть, – подумал Саврасов, – я тоже мог бы… – и сразу одернул себя. – Ну зачем так? Парень работает, еще неясно, что он покажет. Пока все неплохо, я просто сердит на него – а так нельзя…»
Дедичев, уже свободный и раскованный, выпрямился, плавно поднял шарик над головой, поворачивая вслед светящееся легкой улыбкой лицо… Он весь вытянулся, сблизил руки, ладони выгнулись, обтекая скользящую сферу. Вот он начал переступать, как танцовщик, на кончиках пальцев, поворачиваясь за шариком – и зал увидел, что шарик не касается рук!
Музыка в этот момент почти смолкла, по рядам пронесся вздох – и взорвались аплодисменты. Вспыхнул свет, радостно загремел оркестр. Дедичев чуть вывернул левую ладонь, так что она одна держала теперь его невесомую ношу, а правой рукой помахал зрителям. Он все еще улыбался, видно было, что он доволен собой и радуется вместе с залом.
Левая рука сделала толкающее движение, шарик всплыл чуть выше, а правая ладонь свободно прошла под ним – смотрите, все без обмана, никаких невидимых палочек-ниточек!
Снова грохнули аплодисменты. Артист кивнул, остановил рукой шум – погодите, мол, дальше глядите! – и начал издали как бы поглаживать шарик снизу вверх – и тот завертелся вокруг второй оси, теперь глаза и уши выписывали запутанные восьмерки, желтый хвостик мотался из стороны в сторону, норовя достать расшалившегося артиста, но Дедичев ловко увертывался от нитки. Желтый хвостик разгневался не на шутку, он уже не мотался, а хлестал, артисту пришлось туго, он приседал, делал глубокие нырки то вправо, то влево, вот откинулся назад – а нитка раз за разом на него! – сделал мостик, обороты телом вокруг упершейся в ковер макушки, перекат, снова на ногах – ах, гибкий какой, прямо-таки течет! – а левая рука все время вертикальна, она держит шарик! Держит над собой, в воздухе…
Конечно, для зала это – чудо. Зал будет глядеть, затаив дыхание, будет кричать и хлопать, ждать в конце разгадки – и не дождется. Нету ее пока, разгадки…
«А парень хорош. На удивление сильный парень. Интересно, он руки натирает?…»
Наконец Дедичев сжалился – опустил левую руку (и пластичный тоже!) – и, держа шарик перед собой, правой рукой погладил его, все так же не касаясь: ну спокойно, малыш, спокойно, не буду больше дразниться, не сердись… Ласково двигалась ладонь, и шарик постепенно успокаивался, пока совсем не замер, тихо и уютно умостился над ладонью, чуть склонив к человеку макушку с нарисованным хохолком.
А человек глубоко вздохнул и задумался о чем-то своем. Лицо стало грустным, устремились вдаль глаза, он откинулся на невидимую ограду, положив на нее правую руку, а левой небрежно и рассеянно подбрасывал шарик. Тот взмывал и опускался, как детская игрушка йо-йо – увесистый мячик на тонкой резинке. Все глубже уходил в мысли артист, все выше взлетал шарик – и вдруг замер на высоте. Какая-то мысль поразила Дедичева, он резко оттолкнулся от невидимой ограды, нахмурился, постоял, сложив руки за спиной, – и побрел куда-то через арену. Шарик повернулся в воздухе, чтоб лучше видеть его, и нерешительно поплыл следом.
Саврасов так и подпрыгнул: «Вот это да!» Такого и он не мог. Поддерживать снизу, толкать, подбрасывать – пожалуйста. Но тянуть!.. «Поразительный парень! Похоже, прав Левин, и Юрий стал Дедичевым не случайно…»
Артист не спеша брел по арене, мягко переступая ногами, и почти не двигался с места. Тоже стандартный элемент пантомимы, а смотрится. У способного человека все смотрится… Вот он остановился, поморщился, недоуменно развел руками, плечами пожал. Дернул головой, резкий жест пальцем: нет, не так, мол! Он спорил с внутренним собеседником. Жесты рук были красноречивы и естественны, спор шел напряженный… А забытый шарик пытался привлечь к себе внимание. Он подплывал то слева, то справа, менял высоту, отворачивался и замирал обиженно – и тут же бросался следом… И все это, казалось, никак не связано с движениями рук, которые заняты своим. Работа была виртуозная. Саврасов забыл, что он здесь по делу, и любовался мастерством – ему-то лучше других было видно, какое это мастерство…
Конец ознакомительного фрагмента. Полный текст доступен на www.litres.ru
