Престижные высотки известного города Москва горели ясными огнями, но время смут между людьми там плыло сожалений полными мечтами. Все, душами себя считая, жили, разбираясь, кто они и где. Они не слишком ясно помнили вчерашний даже день, но следовали поискам ответов всюду и везде.
Алан и его младшая сестрёнка Акулина играли в дурака за белым столом его личной комнаты. В комнате Алана и стены, и пол, и мебель были белые, только компьютерный стул был с зелёным покроем, так как белые скупили, а ждать он не хотел. Только из-за этого стула он отделывал часть стены рядом с кроватью зелёной краской и искал неделю соответствующего цвета одеяло.
Как и многие в Москве, Алан днём работал программистом, а вечером исполнял шабашку по ремонту в вечернюю смену. Квартира в этой высотке ему с сестрой была в кредит по части доплаты, а основная сумма была с продажи наследованной от родителей жилой площади. По этой причине Алан в страхе работал очень много, а и его и сестру бы выгнали просто на улицу, чтобы насмерть задушить в медленном истязании. Он даже кредиторов так не боялся, как каждого гражданина Москвы с этой позиции брошенного всеми.
Жили они в Москве скорее, как потребители, а потому не имели ни уважения людей, ни будущего здесь. Производители должны были быть объектом их устремлений. Как у всего города, но Алан давно учил сестру не гнаться за недостижимым, так как там просто травящая ловушка для наивных. И Алан, и его сестрёнка были блондины, только сестрёнка посветлее. Они надеялись отработать пока хотя бы эту квартиру в составе экономики города, эффективность которой была под большим сомнением абсолютно у всей страны.
– Брат, – выиграв, начала клянчить сестра, – купи мне новую кофточку. Я тебе покажу сама какую.
– А жить где будем? – спросил Алан, – на кофточке в кустах спать?
– Но все такие носят! – начала она ныть.
– Пусть носят, – ответил Алан, – закончишь девятый класс и будешь сама подрабатывать после уроков. За одно маме на лечение сможешь тоже отправлять сколько получается.
– Ты ей звонил? – спросила девочка.
– Да, – ответил Алан, – я сделал вывод, что мы зря надеемся. Операция, по её словам, результата не дала, и она не справится. Дыхание так и сбивает, когда она спит. Анализы крови тоже плохие, говорит.
– Мы все умрём, – ответила ему сестра, – что ты как маленький? Главное, чтобы она не ныла, а то люди её могут неверно понять. Они же все жестокие. Я знаю это.
– Правильно, – согласился молодой человек, – и наши жизни, и товары просто есть для красоты.
– А о чём ты мечтал бы, если бы мечтал? – спросила девочка, вынося брату его мозг.
– Почему «бы»? – обиделся Алан, – я мечтаю, чтобы хотя бы излишки продуктов людям с долгами давали бесплатно.
– Они бы тебе сказали, что сколько ты вложил, столько и берёшь, – мудро объяснила ему Акулина.
– Ты точно Акулина, Акулина, – сказал ей Алан.
Партия молодых людей завершилась поражением Алана. Акулина ушла делать быстро уроки, так как завтра надо было в школу, а Алан стал готовиться к рабочему дню. Было одиннадцать вечера. Темно за окнами. Восьмой этаж высотки в Москве.
Каждый день и вечер Алан ощущал себя просто каким-то забитым козлом или бараном, учитывая, как к нему относился даже его работодатель. Он заплёл достаточно длинные волосы в хвост, так как на работе его готовы были постричь даже насилием, и вспомнил те дни в армии, когда его силой так и стригли. Его держали аж трое, чтобы он не сбежал куда-нибудь во рвении откосить от стрижки. Ныне ему этим лишь могли грозить. Он всегда удивлялся реакции людей на него, которая напоминала встречу с драконокрокодилом только из-за хвоста на резинке. Они словно в этот момент узревали великие тайны силы и власти, содержащие для них вечные богатства, но для них были досягаемы только при условии, что они его заставят подстричься. У него просто уже было от их широких глаз такое мнение. Рабочий день приближался.
Начались будни. Высотки Москвы разных форм и размеров устремлялись стать новым видом общественного IT, но строители всё же не понимали часто зачем они вообще при такой финансовой системе до сих пор их строят. С каждой подаренной под предлогом богатства квартирой, за которые люди часто совершали жестокие убийства, при этих квартирах проявлялись слёзы Солнца кровью нищих и бомжей в этих стенах, так как они, умирая на улицах в мучениях чаяли это предательство в отрешении от них за простую и кратковременную неудачу от всех, так как люди не могли преодолеть это искушение преобладания над тем, кому просто не повезло, либо сами не могли помочь и не более. Каждый видевших перед собой нищего просто не мог принять это предательство человека всеми, не мог разделить пониманием его ситуацию в бессознательном ужасе даже знания мук этой участи. Алан же этого не боялся, а даже наоборот: он боялся больше незнания этого поступка всех людей, когда одного прижимает непреодолимая с их точки зрения опасность, где опасность составляют они же. Алан часто говорил о том и сестре, что они становятся плотоядными монстрами и не замечают за собой. Завершая заказ на разработку, он вновь узревал это даже за своими коллегами, сквозь обыденный крах своих надежд хоть увидеть от них самопреодоление. Они, как всегда, в алчности денег и иллюзии между собой конкуренции сжирали друг из друга последние остатки человеческого, что их просто в результате уродовало. Сдержались бы в собственной боли, не было бы этого эффекта, а только терпимость общей неприятности. Потому в молитвах они лицемерно воспевали: «Христос сила моя», так как в его силе терпения тягот и опасностей они видели свой успех, который сами даже не разделяли. Это в истинном значении их же молитв просто считалось просьбой их в противостоянии Богам распять, как и его. С людьми это делали постоянно и до смерти, которые потом выставлялись публично их суицидом. Бог и Господь олицетворяли два социальных класса, которые слышно, где Господь был обличённой властью в страхе людей, а Бог являлся духовенством. Алан прекрасно знал общество, где он живёт.
Бермуды давно были разрушены и при руинах того, что там было центром исследований, что выставлялось естественной аномалией.
Алан видел этот страх людей вокруг, что предпочитали веровать в монстра, как дьявола, но не в то, что люди над людьми, являя себя Богами так издеваются во лжи их помощи. Он также знал, что Боги издеваются даже не над нашими, а над Солнцем, так как постигли разумность реального и сломить им надо было именно звезду, чтобы прилететь, а то она пугать будет и убивать, не пустит здесь расхищать с планет вещества, так как они знают Богов. Они уже с рождения Алана били Солнце с программаторов, но никто и не знал, что это такое на Земле. Боль Солнца проявлялась гнётом у животных, людей, но люди считали, что только они страдают, чтобы больше боли забирать. Они вбирали столько, что оно потом их не могло принимать, так как считывало всё, что человек пережил. К тому же, оно не учитывало, что Боги и над своей там звездой издеваются, а, когда учло, стало убивать и здесь людей в страхе, что они станут Богами этому и будут тоже ещё и отсюда издеваться. Бывают случаи, когда звезда само для своей выносливости просит опережённые модели программатора, но такими так издеваться даже не получилось бы, так как они очень слабые и имеют скорее призматические функции передач, чем что-то большее. И никому он и не говорил, так как они это считали властью Богов над космосом, а не их откровенным суицидом там, где они находились в истериках агонии посмертно. Они, чтобы умирать от своих действий хотя бы в блажи учредили предрассудки превосходства только, чтобы свою боль скидывать и успеть умереть, оставив проявления своего вида дальше страдать при программе изуродования физически при зависти им, чтобы ещё и выжрать прогресс себе. Он и не знал, чем более помочь даже в силу его размеров в относительности и продолжал завершать разработку программного цикла, который коллеги в конкуренции доделают и продадут за большие и не очень деньги. Жизнь текла при том своим естественным чередом, показывая многим людям в спину язык пламени, чему они давно стали подражать. Он, тем не менее, уже тогда догадывался о том, что его покой явно кто-то уже поспособствовал закончить, но этого гада или гадину и не найти. Он даже прямо на работе вспомнил этот знак олицетворения власти, где точка над полосой непонимания всегда олицетворяла подчинёнными семь направлений политики жить, что в Христианстве считалось смертными грехами. Все эти направления люди исполняли постоянно на чистоте противостояния ощущаемым издевательствам Богов, считая это дьяволом, что их победит, но не знали, что это только Солнце им жаловаться пытается на то, что для этого так болезненно. Для звезды получить от своей же жизни также предательства болезненней, чем чему-либо до тех же ощущений исчезновения. Так что Алан давно видел насилие людей над людьми просто естественным последствием: Солнце проявляло искренность страхом человека к людям, и он начинал мстить за то, что его создало им, считая всех равноценно поражёнными. Говно с Аланом тоже знало, что это боится и всех бы испепелило, если бы хоть единицы это не понимали правильно.
