Я не любил убивать. Но иногда это было необходимо.
Когда на меня навалился всей своей массивной стопятидесятикилограммовой тушей Жорик – маниак, похититель детей и серийный убийца, – схватил мою шею своими толстыми, мясистыми, похожими на сардельки пальцами и начал душить, я, ни секунды не сомневаясь, всадил ему нож-бабочку в жирное брюхо и бил снова и снова, пока Жорик конвульсивно не задергался, доживая последние мгновения. Только затем я с большим трудом столкнул его тело с себя на холодные плиты пола и сумел выдохнуть.
Жорик был мертв, а я не знал, радоваться мне или печалиться. Преступник наконец пойман и уничтожен, но ни одной его жертвы мне спасти не удалось.
К тому же, по закону, я должен был произвести гражданский арест и тут же позвонить барон-капитану Мартынову или хотя бы начальнику криминального сыска Семенову, тем более что доказательств причастности Жорика к убийствам, заставившим Фридрихсград содрогнуться, теперь хватало с лихвой. Но я этого не сделал, я зарезал его без суда и следствия и ничуть об этом не жалел…
Подвальное помещение, где я обнаружил тайное логово маниака, было завалено многочисленными снимками жертв во всех возможных ракурсах до и после убийств.
В своей жизни я повидал много страшного, но эти карточки с искаженными страданиями детскими лицами даже у меня вызвали спазмы в горле. Нет, гаду, который долгие годы успешно притворялся добряком-дагеротипистом, а на деле оказался кровавым и жестоким убийцей, еще повезло. Если бы я не сглупил и не дал застать себя врасплох, то мучиться бы ему пришлось куда дольше. Императорский суд до сих пор, несмотря на многочисленные жалобы прогрессивной части сограждан, не отменил пытки как особый вид дознания, только обязал присутствием в пыточной камере доктора, который следил бы за тем, чтобы испытуемый не издох раньше срока. Так что я, по сути, подарил ему легкую смерть, за которую он должен быть мне благодарен.
Я поднялся на ноги, брезгливо поглядывая на труп. Этот человек, такой жизнерадостный и улыбчивый при жизни, сейчас напоминал сдувшийся бычий пузырь. Смерть заострила черты его лица, от улыбки остался хищный оскал, а крови из ран натекло столько, что вокруг тела уже образовалась изрядная лужа.
К счастью, я запачкался не слишком сильно – кровь вообще плохо отстирывается, а кровь мерзавцев – тем более. Видно, ее состав какой-то особо гадкий.
Я достал переговорник – невероятное изобретение, позволявшее связаться с кем угодно в пределах города при наличии второго такого же аппарата у абонента. Переговорники пока имелись далеко не у каждого – мне аппарат достался в качестве презента от нанимательницы, желавшей в любое время дня и ночи интересоваться ходом дела, – но уж у начальника Департамента полиции на рабочем столе всегда стоял стационарный аппарат. Я знал это точно, так как время от времени связывался с барон-капитаном, чтобы подбросить очередное полено в костер полицейских расследований.
– Мартынов у аппарата! – раздался скрипящий, тяжело различимый за сторонними шумами голос барон-капитана. Начальник ответил быстро: переговорники были еще настолько редки, что ими пользовались только по важным причинам.
– Это Бреннер, у меня труп. Тот самый серийный убийца, которого вы искали. А я нашел. Диктую адрес! Записываете? Малый Липовый переулок, дом пять, подвальное помещение, вход со двора. Как поняли?
Мартынов молчал, переваривая услышанное. Только хрипы и неясные посвисты раздавались в ответ. Нет, создателям аппарата еще работать и работать…
– Бреннер, – наконец заговорил барон-капитан. – Если это какая-то шутка с твоей стороны, то я…
– Да какие могут быть шутки?! – возмутился я. – Меня наняли искать, я расследовал и нашел. Все доказательства на месте. Высылайте криминальный сыск, я не намерен сидеть здесь до конца дня.
– Смотри мне! – угрожающе прохрипел Мартынов и отключился.
Барон-капитан не обладал чувством юмора, поэтому крайне не любил шутников, а уж меня выделял особо. И что уж скрывать, время от времени наши интересы сталкивались, так что он вполне мог ожидать с моей стороны любой пакости…
Я неспешно обошел подвал, оглядывая стеллажи с толстыми конвертами, в которых находились дагеротипные снимки жертв и некоторые личные вещи несчастных, бережно хранимые Жориком. В центре помещения стоял широкий пыточный стол со свисающими с двух сторон кожаными браслетами-захватами и ремнями креплений, которыми маниак надежно фиксировал свои жертвы перед тем, как приступить к делу. На столе грудой валялись старые пластинки, а патефон стоял на передвижной тележке чуть поодаль. Там же, аккуратно, в рядок, были выложены медицинские инструменты. И самые дикие крики не могли пробиться наружу из той части подвала, где негодяй оборудовал зал для желающих сделать снимок-другой на память.
Мне очень повезло, что я наткнулся на это логово. Вышло все случайно, поэтому я не захватил с собой оружия, кроме ножа, всегда лежавшего у меня в кармане.
До приезда группы оставалось не меньше четверти часа, как бы они ни спешили. Если воспользоваться одним из пяти новеньких мехвагенов, недавно поступивших в ангар Департамента, то можно сэкономить минут пять-шесть, но Мартынов мехвагены берег, не разрешая портить их попусту. А тут куда торопиться? Труп уже не сбежит, как и я. Можно прибыть и по старинке, на полицейской карете.
Позади внезапно раздался странный шорох, от которого у меня мороз по коже побежал. Я резко обернулся и замер на месте.
Мертвец уже не лежал там, где я его оставил. Он успел подняться и медленно шел прямо на меня, слегка шаркая ногами по каменному полу.
Кровь из брюха у него больше не текла, зато вместо нее на пол капала изумрудная слизь. Бессмысленные глаза Жорика были широко распахнуты. Зрачки невероятно расширились и почернели.
Существо вытянуло руки и вновь зашаркало вперед, всем своим видом напоминая классического зомби, каких изображают иллюстраторы в бульварных книжонках. В мистику я нисколько не верил, поэтому вновь вынул нож и замер, выжидая. Сумел убить его один раз, сумею и во второй.
– Э-э-э!.. – вдруг протяжно затянуло это нечто, потом замолкло, словно испугавшись звуков своего голоса, но тут же продолжило с новой силой: – Э-э-э!..
Движения его стали быстрее, осмысленнее. Изумрудная слизь почти перестала сочиться из ран, зрачки постепенно приходили в норму. Еще чуть-чуть, понял я, и мерзавец воскреснет окончательно. А этого допустить я не мог.
