Глава первая. Горный хребет
Мелкие капельки дождя стекали по грязному лицу, образуя сетчатые узоры. Прядь нечесаных волос прилипла ко лбу, раздражая кожу. Он хотел дотянуться до нее рукой, чтобы убрать на место, но сил совсем не осталось и, издав протяжный стон, человек растянулся прямо на мокрой земле. И без того изрядно вышарканный серый камзол, подаренный ему в Туле Мосоловыми после назначения главным приказчиком на стройку, превратился почти в полное рванье. А как ужасно ныли ноги, в кровь изодранные за время бегства! Один сапог потерял каблук, и теперь из подкладки дна периодически виднелась мозолистая пятка, у второго был полностью сбит носок, и мизинец правой ноги сейчас принимал водные процедуры, уютно умостившись в небольшой лужице.
Но валяться совсем некогда, нужно вставать и утекать отсюда ко всем чертям! Уже рассвело и без навеса ночной темноты будет сложнее остаться в лесу незаметным, да и погоня наверняка близко. Но откуда же взять силы?! «Воронов, подъем!» – мысленно скомандовал он сам себе. «Поднимайся! Еще пара верст. Главное, до реки добраться!»
Превозмогая боль, он встал на ноющие ноги и оперся о ствол высохшего хвойника.
– Гадина! – пробормотал приказчик, углядев под сапогами скользкую корягу, о которую и споткнулся на бегу несколько минут назад. – Чтоб, тебя!
Он хотел сказать что-то еще, но вдруг как обмер, снова уловив этот мертвецкий шум. Будто где-то в траве, шипя на каждое движение своего вытянутого тела, медленно подползает к нему огромная змея. Шипение пока было едва заметным, а значит ОНИ еще не так близко, еще есть время.
Воронов судорожным взглядом окидывает округу. Надо как можно точнее и быстрее определить свое местоположение. Но везде, куда ни посмотри, деревья. Кучно растущие березы и ели мешают сориентироваться по вершинам горного хребта, который к тому же наверняка в столь ранний час окутан плотным одеялом тумана. Остается полагаться на собственное чутье.
Хмурое небо изрыгает протяжный и басовитый раскат грома. Его треск падает на землю и начинает метаться меж вершинами гор, где-то справа. Дождь заметно учащается, шелестя в опавшей листве. И… О, Боже! Зловещее шипение в ушах Воронова принялось нарастать. На этот раз в его мелодию изредка вклинивается едва различимый шепот, скрежещущий как пара ржавых металлических напильников.
Волосы на затылке приказчика встают дыбом, а глаза округляются, он помнит, что значит этот шепот. Воронов быстрыми резкими движениями озирается в ту сторону, откуда прибежал. И, никого не завидев, пускается мягкими прыжками прочь с этого места, позабыв про боль в ногах.
Кажется, это звериная тропа, едва-едва заметная. Приказчик, ощутимо прихрамывая на левую ногу, продирается сквозь колючие разлапистые ели, пролазает под противными шипастыми прутиками каких-то кустарников, которые так и стараются впиться в него, располосовывая руки и лицо. Воронов нервно оглядывается назад, не снижая темпа. Вроде, никого. Но шум, этот шум он все отчетливей! Или же он слышит свой пульс?
Главное скорее добраться до Тесьмы, в это время года по ней сплавляют древесину. Он кинется в воду, зацепится за бревно или лучше связку больших бревен, и поплывет с ними вниз по течению. Туда, где идет стройка, которой он командует. Туда, где уже второй год он строит для Мосоловых Златоустовский завод.
«Когда сворачивать? Где гремучие ключи?»
Воронов не слышит журчания ключей. Шелест накрапывающего дождя и шипящая какофония погони застилают всю звуковую палитру. Это нехорошо. Так он пропустит момент, когда нужно сворачивать вправо к Двуглавой сопке, чтобы обежать ее через седловину, состоящую из небольших скал, а дальше река. Вожделенная река! В воду ОНИ не сунутся. ОНИ боятся воды, наверное, не умеют плавать. «Бесовские шкуры!» Воронов так и улизнул от них, по небольшой лесной, но глубокой речке, что протекала рядом с пещерами, где почти неделю над приказчиком издевались его безликие тюремщики.
Воронов останавливается, уже не в силах продолжать гонку. Он жадно глотает воспаленными легкими влажный лесной воздух. Яростно стучащее в груди сердце готово выскочить наружу прямо через рот. От дикой усталости он нагибается вниз. К голове приливает кровь, взгляд замутняется, приказчику становится совсем плохо. Он падает вперед на колени, пережидая приступ, и всеми силами пытаясь не отключиться.
Вокруг беглеца мохнатыми стрелами уходят в пасмурное небо темно зеленые ели. С их игольчатых лап соскальзывают крупные капельки дождя, который вроде начинает успокаиваться. Шуршание травянистого подлеска постепенно замолкает. И теперь осипшее изможденное дыхание Воронова может выдать его со всеми потрохами, если преследователи близко.
Воронов задерживает дыхание. Тишина. Он почти не слышит шипения. Неужели, оторвался?
«Слава, тебе, Господи!»
Приказчик подползает к сгнившему пню и кладет на него голову, с громадным усилием стараясь дышать как можно беззвучней. Взгляд Воронова падает на небольшой проем меж верхушками обступивших его деревьев, в котором сквозь белесую дымку на секунду проступили очертания горной вершины. Он узнает ее, это правый горб Двуглавой сопки. Неужели, удача начинает поворачиваться к нему лицом? Теперь все ясно. Он на верном пути. Нужно немного передохнуть и двигать к вершине.
Воронов принимает сидячее положение. Он с сожалением ощупывает свои избитые ступни. Каблук на втором сапоге, по примеру собрата, кажется, тоже намеревается почить в этом лесу. Рукава камзола окончательно превратились в отрепья и приказчик, накручивая отдельные лоскуты вокруг пальца, по одному отрывает их, дабы они не цеплялись за кусты при движении.
Через маленькую прореху в низких серых тучах сверкнул лучик утреннего солнца. Воронов, щурясь, глянул на небо, затем на стволы близлежащих елей, чьи промокшие лохматые ветви, тяжело склонились к земле, и внезапно наткнулся на глаза другого существа.
Ледяной холодок промчался по спине от неожиданности, но Воронов не издал ни звука, дыхание перехватило на лету.
Желтые блюдца больших звериных глаз, не мигая, уставились на него, будто из ниоткуда. Ни справа, ни слева от них не росло ни куста, ни деревца! Желтые глаза словно повисли в воздухе в черноте еловой чащи. На беглеца враждебно смотрели глаза из другого мира.
Приказчик одеревенел, наблюдая столь необычную картину. За неделю, что он провел в узилище безликих, он вкусил много новых коробящих душу ощущений. Поэтому отвечать за точность сигналов, принимаемых его сознанием, изможденным пытками и дерзким бегством, он бы сейчас не стал.
А может, это просто два листика? Слишком неподвижны. Слишком странно неподвижны! Их пригнал ветер, листья упали на невидимую паутину и образовали такой причудливый натюрморт. А может все проще – он сходит с ума!?
