Ни Тревлиново злато, ни поместья
Не перейдут к наследникам честь честью,
Пока не вырвет воля дерзновенна
Признание у Тревлинова тлена.
– Уже в третий раз я застаю тебя в размышлениях над этим старинным стишком. В чем тайна его очарования, Ричард? Полагаю, дело не в поэтическом слоге?
Узкая ладонь легла на пожелтевшую от времени страницу фолианта, где на староанглийском языке как раз и были написаны строки, над которыми насмехалась молодая жена.
Ричард Тревлин поднял взгляд, улыбнулся и поспешно отложил книгу, явно смущенный, что его застали за подобным чтением. Взяв жену под руку, он повел ее к дивану, с которого она поднялась, уложил снова, укутал теплой шалью, сел подле и заговорил беззаботным тоном, хотя глаза выдавали тревогу:
– Любовь моя, эта книга хранит историю нашей семьи. Наш род насчитывает несколько веков, но древнее пророчество пока не сбылось, разве только насчет наследников сказано верно. Я – последний из Тревлинов, и стоит ли удивляться, что теперь, когда вот-вот родится мое дитя, все мои мысли – о будущем, все упования – на то, чтобы ничто не мешало моему наследнику править имением и распоряжаться капиталами.
– Твои бы слова да богу в уши, – откликнулась леди Тревлин и добавила, кивая на древнюю книгу: – Однажды я прочла хроники рода Тревлинов. Сколько романтики! Что за страсти и кошмары! Неужели все это правда, Ричард?
– Увы, милая, все так и было. Жестокость и буйство у нас в крови, лишь два последних поколения нашего рода не запятнаны этими пороками. А начало всему положил старый сэр Ральф, свирепый норманнский рыцарь. В приступе ярости он ударил стальной перчаткой от доспеха собственного сына, поскольку юноша не желал подчиниться отцовской воле, и удар оказался смертельным.
– Как же, помню. У сэра Ральфа осталась дочь Клотильда. В фамильном замке она выдержала осаду, а затем вышла замуж за своего кузена графа Хьюго. Твои предки – мужественные воины, и они мне по душе, даже несмотря на их безумства.
– Вышла замуж за кузена! В неразумной гордыне Тревлины сочетались браком с близкими родственниками, и вот результат – в семье стали рождаться слабоумные и сумасшедшие. Мой отец первым нарушил этот порочный закон, и я последовал отцовскому примеру – отыскал самый свежий, самый здоровый цветок и пересадил его на тревлиновскую истощенную почву.
– Надеюсь, благодарностью тебе будет пышное цветение. Я никогда не забуду, как ты забрал меня из бедности и сделал счастливейшей женой во всей Англии.
– А я всегда буду помнить, как ты, в восемнадцать лет, согласилась покинуть родные холмы и согреть своим присутствием полузаброшенный дом и его хозяина – меня, старика, – с чувством произнес муж.
– Не называй себя стариком, Ричард! Тебе всего сорок пять, и в целом Уорикшире не найти мужчины бодрее и красивее, чем ты. Впрочем, в последнее время тебя гложет какая-то забота… Откройся мне, позволь дать тебе совет или утешение.
– Пустяки, Алиса, я просто волнуюсь за тебя… В чем дело, Кингстон? – совсем другим тоном спросил Тревлин, ибо последняя фраза относилась к лакею. Улыбка растаяла, едва Тревлин взглянул на поданную ему визитную карточку; губы побелели и пересохли. – Визитер здесь?
– Да, сэр. В библиотеке, сэр.
– Сейчас приду.
Швырнув карточку в камин, Тревлин проследил, как она обращается в пепел, и произнес, пряча глаза от жены:
– Ко мне пришли по делу, любимая. Очень досадно оставлять тебя, но совсем скоро я вернусь. Приляг, отдохни, пока я буду занят.
Приласкав жену, Тревлин поспешил к двери. Однако на пути было зеркало, и оно-то его выдало, отразив крайне напряженное лицо. Алиса ничего не сказала, обуреваемая внутренней борьбой.
«Он скрывает от меня причину своей тревоги, но я имею право знать. Он простит меня – ведь я докажу, что следила за ним с самыми благими намерениями».
Рассуждая так, Алиса поднялась, бесшумно выскользнула в холл, юркнула в чуланчик и, прильнув к замочной скважине в узенькой двери, чуть улыбнулась своей выходке. До ее ушей донеслись голоса. Реплики мужа звучали чаще, чем реплики визитера, некое слово, произнесенное Ричардом Тревлином, словно сдунуло плутоватую улыбку Алисы. Молодая женщина вздрогнула, румянец сошел со щек. Она поникла и по телу пробежала дрожь, женщина стиснула зубы в попытке унять сердцебиение. Вот уже и в губах ее не осталось ни кровинки, взгляд сделался полубезумным, а дыхание – поверхностным. В тщетной попытке овладеть собой Алиса осела прямо на пороге чуланчика, словно застигнутая самой смертью.
– Боже, смилуйся над нами! Вам дурно, миледи? – вскричала Эстер, горничная Алисы, когда получасом позднее ее госпожа, подобная призраку, вошла в спальню.
– У меня слабость и озноб. Помоги мне улечься в постель. Только не посылай за сэром Ричардом, незачем его беспокоить.
Леди Тревлин уронила голову на подушку, словно не имела ни намерения, ни надежды когда-либо подняться с постели. Эстер, востроглазая женщина средних лет, после единственного взгляда на измученную госпожу вышла из комнаты, бормоча:
– Э, нет, надобно сэру Ричарду доложить. Не к добру явился этот чернобородый; ох, не к добру!
На пороге библиотеки Эстер помедлила. Изнутри не доносилось голосов; сдавленный стон – вот все, что расслышала горничная. Она вошла не постучавшись, охваченная безотчетным страхом. Сэр Ричард сидел за письменным столом, держа в руке перо, но лица Эстер не видела, поскольку хозяин положил голову на руки, вся его поза говорила о том, что он в полном отчаянии.
– Сэр, миледи дурно. Послать за доктором, сэр?
Ответа не последовало. Эстер повторила свои слова, однако сэр Ричард не шелохнулся. Вне себя от испуга, Эстер приподняла голову своего господина, увидела, что он без сознания, и стала звонить в колокольчик, призывая домашних на помощь. Увы, помочь Ричарду Тревлину было уже нельзя, хотя он и прожил еще несколько часов. Заговорил он всего один раз.
– Алиса придет со мной проститься? – едва слышно спросил умирающий.
– Приведите леди Тревлин, если она в состоянии идти, – велел доктор.
Эстер поспешила к госпоже и нашла ее в постели. Казалось, с тех пор как леди Тревлин оставили, она ни разу не шевельнулась и лежала, словно статуя, высеченная из камня. Когда ей сообщили о несчастье с мужем, леди Тревлин твердо отвечала: «Скажите ему, что я не приду» и отвернулась к стене. Ее лицо хранило такое выражение, что Эстер не посмела сказать более ни слова. Ответ госпожи она передала доктору шепотом, но сэр Ричард все-таки расслышал – и умер с отчаянной мольбой о прощении.
Зарю сэр Ричард встретил в саване, а его маленькая дочь – в колыбели. Жена не оплакивала мужа, мать не радовалась младенцу – та самая жена и та самая мать, которая всего двенадцать часов назад называла себя счастливейшей женщиной в Англии. Слуги думали, что заодно с хозяином потеряют и хозяйку. Ей вручили запечатанный конверт, на котором значилось ее имя, оставленный сэром Ричардом. Леди Тревлин прочла письмо, спрятала у себя на груди и, очнувшись от транса, что произвел в ней такую критическую перемену, вдруг со страстью воззвала к домашним, чтобы непременно, непременно спасли ей жизнь. Двое суток она балансировала на краю могилы; позднее доктора утверждали, что спаслась леди Тревлин исключительно благодаря собственной воле к жизни. На третьи сутки кризис чудесным образом миновал, некая цель словно придавала леди Тревлин сил, которых не могло быть после такой болезни.