– Держись! Я здесь, я иду, держись!
Щенок-симуран таращил глаза и цеплялся передними лапками за ледяной выступ. Задние болтались над пустотой. Крылья, ещё не сбросившие детского пуха, беспомощно дёргались. Юные симураны впервые взлетают годовалыми, а иные и позже. Этому малышу было всего четыре месяца от роду.
Белоголовая девочка пыталась дотянуться до него, медленно сползая по склону. Она была хрупкой и маленькой, как все виллы, но щенок привык знать в ней Хозяйку, мудрую и всемогущую. Когда сегодня они отправились гулять, забрели на отдалённый снежник и хозяйка бросила ему тряпочный мяч, малыш, не раздумывая, помчался ловить. Теперь мячик лежал где-то там, далеко внизу, невидимый среди острых камней. Щенок, угодивший на скользкую крутизну, должен был вот-вот отправиться следом.
Рука Хозяйки, такая сильная, спасительная, придвигалась всё ближе. Девочка-вилла могла бы позвать на помощь, но не делала этого, потому что ей было стыдно. Закусив губы, она осторожно переставляла нож, воткнутый в снег, и пядь за пядью спускалась к щенку.
Наконец она коснулась его, схватила за шиворот и потянула к себе, вытаскивая наверх. Однако движение, поставившее малыша на безопасный уступ, для неё самой оказалось последним. Двойной вес заставил нож прочертить в плотном снегу глубокую борозду. Девочка потеряла опору, тихо вскрикнула и полетела вниз. Маленький симуран видел, как она переворачивалась в воздухе и становилась всё меньше. Потом камни внизу окрасились кровью, и голос Хозяйки навсегда перестал звучать у него в голове.
Когда подоспела подмога, щенок лежал в снегу на краю пропасти и кричал. Это был страшный то ли вой, то ли крик симурана, оставшегося сиротой…
В начале весны над окрестностями Галирада повисают толстые, тяжёлые облака, похожие на мокрые разбухшие войлоки. Они плывут с моря, оттуда, где стынут в вечных туманах Сегванские острова. Облака несут с собой столько влаги, что едва могут её удержать. Избыток сырости проливается наземь дождём, и белому великолепию зимы приходит конец. Обнажившаяся земля ещё мертва и оттого безобразна. Словно устыдившись содеянного, дождь уступает черёд мокрому снегу, зачастую обильному на удивление. Такую погоду галирадцы называют «дряпня», и по самому названию чувствуется, сильно ли она нравится людям. А налипшее покрывало ещё прихватывает вернувшимся морозцем… Вот тогда жители сольвеннской столицы вовсе перестают понимать, вправду ли в ворота постучалась весна или, может, нынешний год нечаянно проскочил мимо красного лета и опять уходит в предзимье?
Но потом, ближе к великому празднику Рождения Мира, когда день впервые равняется с ночью и принимается главенствовать в сутках, погода меняется. Всё тот же западный ветер рвёт казавшиеся бесконечными облака и уносит их в неворотимую сторону. Солнечная колесница день за днём скользит в ясной, ничем не нарушенной синеве, а ночами людским глазам являют себя величественные караваны созвездий, замыкающих свой годичный круговорот в небесах.
В это время по северным склонам холмов ещё громоздятся непролазные залежи осевшего, но по-прежнему упорного снега, в тени пробирает морозец и под ногами хрустят замёрзшие лужи, но на солнце люди работают в одних рубашках и закатанными рукавами утирают с лиц пот.
Галирадцы любят такие дни – и просто за их удивительную, какую-то изначальную прелесть, вполне соответствующую Рождению Мира, и в особенности за то, что об этой поре, пользуясь благодатью обтаявших, но ещё не раскисших дорог, в город начинают прибывать купцы на колёсных телегах. Прибывать и приводить первые обозы после того, как прекращается санный путь.
Тут надо заметить для неосведомлённых, что море у здешних берегов, близ устья великой Светыни, не замерзает никогда, даже в самый лютый мороз, а значит купцы-мореходы прибывают сюда круглый год без перерыва. Оттого так важно для Галирада надёжное сообщение с внутренними частями сольвеннской державы и всякими сопредельными краями, куда нет морского подхода. Ведь не дело залёживаться в лабазах товарам, привезённым с другого конца света, не дело и кораблям уходить обратно пустыми!
В один из таких дней, дышавших неясными надеждами и толком не устоявшимся теплом, и прибыл в Галирад тот молодой венн, и стражники сразу обратили на него внимание.
То есть прибыл он, конечно, не сам по себе, а с обозом известного и уважаемого в городе торгового гостя. К таким большим и надёжным обозам всегда пристаёт много разного перехожего люда. Потому-то стражники при воротах не только проверяют именем государя кнеса ввозимое в город добро. Между делом они ещё и зорко высматривают среди приезжих всякого рода лиходеев и беспутных искателей ратного счастья, коим, может быть, вовсе даже не место на улицах сольвеннской столицы. Пригляделись и к венну… Но не потому пригляделись, что не любили этого племени. И не потому, что бросились в глаза оружие и воинская стать или шрамы, справедливо толкуемые как свидетельство разбойного нрава. Какие шрамы? Было парню вряд ли более семнадцати лет, а выглядел бы и вовсе подростком, только-только начавшим по-мужски заплетать волосы в косы, – если бы не усы да не реденькая юношеская бородка, никогда ещё не знавшая ножниц. Правда, возле губ имелись морщинки, которым в семнадцать лет там не полагается быть, но разве такую чёрточку заметишь в весёлый солнечный день?
Тем не менее житель северных лесов выделялся среди прочих обозников, словно красная бусина в миске белого бисера. А всё потому, что путешествовал он удивительным образом: ни пешком, ни верхом, ни на повозке с товарами. Он сидел в своей особой тележке, сделанной наподобие тупоносой лодчонки поменьше сажени длиною и поставленной на небольшие колёса. Сидел, опираясь спиной на мягкий вьючок и вытянув ноги, укутанные тёплым меховым одеялом. И держал в правой руке крепкий рычаг, направлявший бег передних колёс. А в левой – короткий плетёный ремень, пристёгнутый к ошейнику здоровенного волкодава. Пушистый кобель, зачем-то одетый в замшевую попонку со множеством притачанных кармашков, неспешно шагал, держась вровень с обозными лошадьми. И без видимого усилия тянул за собой тележку с хозяином.
Купеческие повозки уже останавливались перед воротами, на ровной площадке у подножия городской стены. Хозяин обоза шёл от одной телеги к другой, сопровождаемый старшиной стражников. Почтенному торговцу в стольном городе привыкли верить на слово. Оттого тюков не развязывали; стражник лишь пересчитывал их, отмечая на особой дощечке, а купец называл товар. Благо тому, кто честно дело ведёт! И себе проще, и людям быстрее.
