– Наша девчушка гоит[1] ли? – спросил мужчина. – Всё из памяти вон, Айге, как ты её назвала?
Женщина улыбнулась:
– Больше ругаю Баламошкой, потому что она умница и опрятница. А так – Жилкой.
Мужчина рассеянно кивнул:
– Жилкой… ну да. Привезёшь однажды, покажешь.
Если бы не разговор, ускользавший от посторонних ушей, они выглядели бы самыми обычными странствующими торгованами, каких много в любом перепутном кружале. Двое крепких молодых парней, скромно помалкивавших в уголке, сошли бы за сыновей.
– Привезу, – пообещала Айге. – Вот наспеет, и привезу. Ты, Ветер, едешь ли за новыми ложками по весне?
Он снова кивнул, поглядывая на дверь:
– В Левобережье… за Шегардай.
– А я слышала, гнездари бестолковы, – поддела Айге.
Ветер усмехнулся, с уверенной гордостью кивнул на одного из детин:
– Вот гнездарь!
В большой избе было тепло, дымно и сыровато. В густой дух съестного вплетались запахи ношеных рубах, сохнущей кожи, влажного меха. По всем стенам сушилась одежда. Снаружи мело, оттепель раскачивала лес, ломала деревья, забивала хвойник густыми липкими хлопьями. Хорошо, что работники загодя насушили целую сажень дров. Все знают, что печь бережливее греет скутанная, но гостям по сердцу, когда в отворённом горниле лопаются поленья и дым течёт живым коромыслом, ныряя в узенький волок. А гости были такие, что угодить им очень хотелось. В кружале третий день гулял с дружиной могучий Ялмак по прозвищу Лишень-Раз. С большого стола уже убрали горшки и блюда с едой, воины тешили себя игрой в кости.
– Учитель… – подал голос парень, сидевший рядом с наставником.
Вихры у него были пепельные, а глаза казались то серыми, то голубыми.
Ветер не торопясь повернул голову:
– Что, малыш? Спрашивай.
– Учитель, как думаешь, где они всё это взяли?
За стеной, в просторных сенях, бойко шёл торг. Отроки продавали добычу. Да и старшие витязи у стола, где выбивали дробь костяные кубики, ставили в кон не только монету. Зарево жирников скользнуло по тёмно-синему плащу, расшитому канителью. Сильные руки разворачивали и встряхивали его, стараясь показать красоту узорочья – да притаить в складках тёмное пятно с небольшой дыркой посередине.
Айге положила ногу на ногу и заметила:
– Вряд ли у переселенцев. Те нищеброды.
Ветер пожал плечами. В серых глазах отражались огни, русую бороду слева пронизали морозные нити.
– Источница Айге мудра, – сказал он ученикам. – Однако в поездах, плетущихся вдоль моря, полно варнаков и ворья. Мало ли как они плату Ялмаку собирали.
За столом взревели громкие голоса. К кому-то пришла хорошая игра. Брошенные кубики явили два копья, топор и щит против единственных гуслей. Довольный игрок, воин с как будто вмятой и негоже выправленной левой скулой, подгрёб к себе добычу. Кости удержали при нём плащ, добавив резную деревянную чашу с горстью серебра и тычковый кинжал в дорогих ножнах.
Ветер задумчиво проводил взглядом оружие:
– А могли и с соищущей дружиной схватиться…
Беседа тянулась вяло, просто чтобы одолеть безвременье ожидания.
– Отважусь ли спросить, как нынче мотушь? – осторожно полюбопытствовала Айге.
Ученики переглянулись. Ветер вздохнул, голос прозвучал глухо и тяжело:
– Живёт, но не знает меня.
– А о единокровных что-нибудь слышно?
Ветер оторвался от наблюдения за игрой, пристально посмотрел на Айге:
– Двоих, не желавших звать меня братом, уже преставила Владычица…
– Но младший-то жив?
Глаза Ветра блеснули насмешкой.
– Говорят, Пустоболт объявился Высшему Кругу и вступил в след отца.
– Пустоболт, – с улыбкой повторила Айге.
– Если не врёт людская молва, – продолжал Ветер, – старый Трайгтрен ввёл его в свиту. Может, ради проворного меча, а может, надеется, что Болт ещё поумнеет.
Над большим столом то и дело взлетал безудержный смех, слышалась ругань, от которой в ином месте давно рассыпалась бы печь. Здешняя, слыхавшая и не такое, лишь потрескивала огнём. Канительный плащ так и не сменил обладателя, увенчавшись витой гривной и оплетённой бутылкой. Щедрый победитель тут же распечатал скляницу, пустил вкруговую. Как подобало, первым досталось отхлебнуть вожаку. Под хохот дружины Лишень-Раз сделал вид, будто намерился одним глотком ополовинить бутыль. Он выглядел вполне способным на это, но, конечно, жадничать не стал. Отведал честно, крякнул, передал дальше. Два воина за спиной воеводы стерегли стоячее копьё, одетое кожей. Из шнурованного чехла казалась лишь чёлка белых волос и над ней – широкое железко.
– Учитель, Мятой Роже везёт шестой раз подряд, – негромко проговорил второй парень. – Как такое может быть? Ты сам говорил, кости – роковая игра, не знающая ловкости и науки…
Волосы у него были белёсого андархского золота, он скалывал их на затылке, подражая наставнику.
Ветер зевнул, потёр ладонью глаза:
– Удача своевольна, Лихарь. Ты уже видел, что делает с человеком безудержная надежда её приманить.
– А вот и он, – сказала Айге.
Через высокий порог, убирая за пояс войлочный столбунок и чуть не с каждым шагом бледнея, в повалушу проник неприметной внешности середович. Пегая борода, пегие волосы, латаный обиванец… Как есть слуга в небольшом, хотя и крепком хозяйстве. Ступал он бочком, рука всё ныряла за пазуху, словно там хранилось сокровище несметной цены.
Зоркие игроки тотчас разглядели влезшего в избу.
– Прячь калитки, ребята! Серьга отыгрываться пришёл!
Ученик, сидевший подле наставника, чуть не рассмеялся заодно с кметями:
– А глядит, как тухлое съел и задка со вчерашнего не покидал…
– Не удивлюсь, если вправду не покидал, – сказал Ветер.
Томление бездействия сбежало с него, взгляд стал хищным. Глядя на источника, подобрались и парни.
Мужичонка по-прежнему боком приблизился к столу, словно до последнего борясь с погибельной тягой, но тут его взяли под руки, стали трепать по спине и тесней сдвинулись на скамье, освобождая местечко.
– Удачными, – обращаясь к ученикам, пробормотал Ветер, – вас я сделать не властен. А вот удатными… умеющими привести на службу Владычице и удачу мирянина, и его неудачу…
