Если взобраться на горку, поросшую бархатом трав, да кустами орешника, с восточной стороны Марьяновки и стать лицом к Западу, взору откроются безбрежные просторы залитой солнцем равнины.
Вглядевшись, не трудно увидеть глубокую морщину оврага, рассекающего с Востока на Запад разноцветное, покрывало растительности возделанных полей, и тянувшегося к небольшой возвышенности. Там, в синей дымке, видны утопающие в зелени беленькие домики, там начинается село Марьяновка, в котором расположен совхоз миллионер «Имени Ленина», а обширные поля – это его угодья. И сельское население там живет в достатке, имеет работу и достойную оплату труда.
В синей дали неба, медленно расправив крылья, парит коршун. В нежной прозрачной голубизне простора, над хлебами, разносится песня жаворонков. Их трепетное пение, не смолкая ни на минуту, сливается в общий стрекочущий хор кузнечиков. Южнее оврага виднеется лесополоса. А к северу от Марьяновки темнеют сосновые леса, меж ними зеленеют на солнце поля, небольшие, кажущиеся с блюдце отсюда, озера. Волнистые старицы, сплошь заросшие густой душистой травой. Там в ажурной тени сосен и елей можно встретить серого зайца, в ветвях бесшумно, одетые в рыжие шубки, хозяйничают белки. Нередко на просеке встречается лось, а порой покажется дикий кабан, всегда занятый с деловитой озабоченностью, похрюкивая, роется в земле и суетливо убегает в сторону заросшего камышом небольшого лесного озерца.
Среди этих лесов где-то теряется село Дубравка. Домов невидно одна только церковь, соперничая с верхушками сосен, выглядывает круглым куполом с крестом на макушке.
По этой-то церкви и можно определить местоположение Дубравки. В селе насчитывается около четырехсот домов. Дома, в большинстве своем, кирпичные, двухэтажные крытые красной черепицей, глядят из-за зелени приусадебных участков на широкую Центральную улицу, ведущую к площади, куда сходятся еще две Лесная, и Полевая.
Если смотреть на Дубравку сверху, с высоты птичьего полета, то село похоже на лесную поляну с разбросанными белыми, красными и серыми крышами домов. Со всех сторон к нему подступают леса и только южнее, протяженностью километра с два, лесная просека, с бегущей по ней дорогой, отделяет Дубравку от равнины. Эта дорога начинается от Центральной улицы и вливается в шоссе идущее из Киева на Минск. Длинная лесная дорога протяженностью километра с три, весной по ней с трудом пробираются подводы, зато зимой весело бегут лошади в санной упряжке не чувствуя устали. Шоссе с высоты кажется волнистой серебряной лентой.
Поздняя ночь. Просекой со стороны шоссе идет высокий человек. Места эти видно ему незнакомы или полузабыты. Он часто останавливается настороженно осматривается по сторонам и вновь идет ускоренными торопливыми шагами. Внезапный порыв ветра хлестнул верхушки сосен. Лес ожил, заговорил, заохал приглушенным шепотом. Казалось этого ветру мало, он свирепо ринулся на лес, засвистел злобно в иглах ветвей.
Человек беспокойно завертел головой, остановился, прислушиваясь к порывам ветра. Торопливо натянул на голову капюшон плаща, освещая фонариком дорогу, свернул
на видневшуюся в луче тропинку. Петляя среди столетних сосен, тропинка выводит к селу Дубравка, сокращая путь почти в два раза, подходит с отдаленной стороны к дому
лесничего Митрофанова. В народе прозвали ее» Волчьей тропой». Человек подошел к ограде, опоясывающей огород из остатков колючей проволоки кое-как еще висящей на вбитых в землю кольях. Наклонил рукой проволоку, ступил на Митрофанов участок. У самого окна дома приостановился, прислушался. В соседнем дворе, чуя чужого, заливаясь истошным лаем, рвал цепь пес. Потревоженные диким лаем, ему вторили на дальних дворах села собаки. Внезапно лай умолк. Из-за забора послышался голос соседа усмирившего пса. И лишь на отдаленных дворах собачий лай то умолкал, то возобновлялся с новой силой. Однажды потревоженные сторожа жилищ перекликаются порой всю ночь. Постояв немного, человек постучал в окно. В ответ тишина. Незнакомец постучал настойчивее. В доме послышалась возня, вспыхнул свет. На мгновение луч выхватил чисто выбритое лицо в остроконечном обводе капюшона. Оскал белых крепких зубов, показавшихся из-за приподнятых тонких губ. Дверь хлопнула и вслед за этим, мужской голос спросил:
– Кому тут не спится?!
Человек, повернувшись в сторону голоса, ответил:
– Это я! Петро Щусь!
– Нет, не знаю такого!
– Матвей Митрофанов?!
– Ну, так что?
– Волк, не узнаешь?!
Щусь подошел поближе и повернул лицо на свет.
– Ты! Жив?!
– Тише, Волк. И не надо вспоминать старое оно нас не пожалеет.
– Нас ли?!
– Что, сука, забыл, как удирал?! А—а, теперь вот, Матвей Митрофанов в этом украинском селе, под чужим именем и фамилией?! Лесничим пристроился? Не, невыгодно тебе сдавать меня!
– Что ж. Подожди, Щусь.
– Я к твоему сведению Петро Петрович Щурь, учитель. Прибыл в Марьяновку в служебную командировку. Ты, наверное, догадываешься, откуда я прибыл, и кто меня прислал. Это так для ясности.
– Ну, а от меня, что нужно?
– Это уже деловой разговор.
Внезапно скрипнула внутренняя дверь. Щусь поспешил стать в тень.
– Матвей! – послышался женский голос, – Кто там?!
– Это с заповедника, егерь, говорит, что браконьеры появились. Надо идти посмотреть.
– Ты осторожней там. Опасно все-таки!
– Не твое это бабье дело! Иди спать.
Дверь скрипнула, закрылась.
– Ну, вот что! – сказал повелительно Матвей, – Ты, Ангел (кличка) или, как там тебя? Щурь Петро Петрович, подожди. В дом пускать тебя не стану. Поговорим по дороге, провожать тебя пойду.
