Юля
– Мерзавец! Мерзавец! – я задыхаюсь обидой. – Мерзавец! – толкаю мужа руками. Упираюсь в его напряженную грудь, но он стоит как скала. Не шелохнется. Легкие сводит судорога от всхлипов. – Как ты мог?! Как ты мог?! – и тише, почти шепотом, повторяю: – Мерзавец…
Никите это не нравится. Хмурый взгляд в сторону. На меня глаз не поднимет. Продолжает молчать.
– Что же мне…., что же мне теперь делать? – спрашиваю с полной растерянностью. Я и правда не знаю. В груди образовалась огромная зияющая дыра.
В один миг, в один чертов миг рухнуло все! Вся моя жизнь!
– Юль, прекрати эту истерику. Ты же знаешь, я соплей терпеть не могу, – осекает он меня сухо.
Слова как пощечины. От них мое лицо начинают гореть.
Я совсем не ожидала предательства. А еще меньше ожидала подобной реакции. Мне казалось, что он непременно должен броситься мне все объяснять. Прощения просить. И я, конечно, очень сильно обиделась бы. Может быть, даже собрала б чемодан, и в отель уехала. А потом, конечно, простила бы. Обязательно. У нас ведь никого нет, кроме друг друга. Как мы можем расстаться?
Или это… у меня? Только у меня никого нет?
– Да ничего. Жить, как и дальше, – безразлично пожимает плечами.
Почему-то именно сейчас я осознаю, что на самом носу Рождество. Меньше часа осталось. Мне придется справлять праздник одной? От этого становится еще горше.
Закрываю руками лицо. Верить не хочется. Мозг ищет ему оправдания. Лихорадочно, будто это мой последний шанс вернуть жизнь в прежнее, нужное русло.
– Ты просто устал, да? Никит? Оступился? Поговори со мной! Расскажи! Объясни! Чего ты молчишь?!
Он багровеет и хватает меня за плечи. Начинает трясти, с яростью заглядывая в глаза.
– Да очнись же ты наконец! – рявкает ненавистно. – Ты как котенок слепой, ничего не видишь вокруг себя, Юль! Ничего! Я вообще не удивлен, что ты этого не замечала так долго! Я уже два месяца с ней! Слышишь?! Два месяца!
Слова острым ударом ломают меня пополам.
– К-как…?
– Ну вот так! А-а, к чертям! Все равно все к этому шло! – психует муж еще больше. И наконец-то решается на откровение. А мне кажется, что хочет добить. – Она не первая, кто был у меня. Поняла? Да у меня постоянно был кто-то! Все время! Я же не могу! Я же не могу просто домой по вечерам возвращаться! Я же поговорить с тобой ни о чем не могу! Ты либо на работе, либо измотанная, либо о детях поболтать хочешь! Ты не понимаешь?! У меня сил больше нет! Я про все остальное просто молчу! Молчу, Юль! Молчу!
Делаю шаг назад, оступаюсь, оседаю на пуфик в прихожей.
– Но я ведь… ради тебя. Ради нас. И работала столько, чтоб все получилось…, что бы мы смогли оплатить…
А потом вдруг замолкаю. Мне резко перестает хотеться говорить вообще что-то. Выяснять. Искать ему оправдания.
Мой мир действительно рухнул. И пора прекратить пытаться слепить из праха привычную розовую картину.
– В общем, так больше продолжаться не может, – говорит он сердито. Мнется немного. – Мне как? Самому сегодня уйти? Или ты найдешь где переночевать?
Роняю голову на руки. Ощущаю, как плечи трясутся. Но я нет, не плачу. Смеюсь. Хохочу! Беззвучно, безостановочно!
Пять проклятых лет я потратила на этот брак! Пять! Чтобы что? Чтобы все закончилось этим?!
– Да ну не реви же ты, хватит, – касается он меня, не видя лица. Грубо отмахиваюсь от таких родных рук.
Не о чем поговорить? Много работаю? Правда?!
Я прошла две неудачные попытки ЭКО. Я пахала как лошадь, чтобы иметь средства все это оплатить. Я хотела, чтобы наша семья была полноценной. Я пачками глотала и колола гормоны несколько месяцев к ряду. А он не смог потерпеть немного без близости?! Не смог ради нашего будущего малыша?!
– К черту, – смахивая слезы, но только от смеха, заключаю я безнадежно. – К черту тебя и всех твоих баб.
Встаю. Дрожащими пальцами застегиваю пуговицы пальто. Мотаю длинный шарф вокруг шеи. Шапку натягиваю.
– И куда ты пойдешь?
– Думаешь некуда? – с вызовом заявляю.
– Ты в зеркало посмотри для начала. Вон – все поплыло.
Театрально утираю щеки от потекшей косметики.
– Лучше?!
До боли знакомые губы поджимаются с недовольством.
– Оставайся здесь лучше. Я сам уеду. Завтра найдешь квартиру себе.
– Уедешь? – улыбаюсь я истерично. – К ней, да? – черт, я что, мазохистка?!
Вздыхает. А в глазах по-прежнему ни капли вины.
Не веря покачав головой, я не могу больше и слова произнести. Бросаю порицающий взгляд на прощание, и скрываюсь за дверью нашей квартиры.
Нашей. Нет. Его. Это его квартира. А я в ней, значит, была просто временным жителем.
Дура, думала, что у нас с ним семья. Крепкая. Нерушимая. Что мы до последнего будем друг за друга бороться. За малыша нашего будем бороться.
А ему, выходит, и не надо ничего этого? Так получается?!
И ведь это все еще не самое страшное. Через два дня у меня должна быть третья подсадка. Последняя. Если эмбрион и на этот раз не приживется – на ближайшее время все будет кончено. Выходит – вся подготовка опять была зря? От процедуры придется отказываться?!
Там, где было мое сердце недавно, заныло. Фантомные боли? Разве пустота умеет болеть?
Я верила. Я надеялась. Я так сильно ждала. А теперь? Что мне делать теперь?
На улице валит снег хлопьями. Красные фонари красят его в розовый цвет.
Останавливаюсь возле автобусной остановки и задираю голову к темному небу.
– Как так-то, а?! Ну как так-то?!
В пальто зябко. Снежинки падают на ресницы и даже за шиворот. Пропускаю один автобус. Второй. Просто не знаю я куда ехать.
Нужно погуглить ближайшие хостелы или отели, но я все продолжаю стоять.
Пятый по счету автобус уезжает без ценного пассажира в виде меня. А сразу за ним паркуется большой внедорожник.
Стекло медленно опускается.
– Девушка, у Вас все хорошо? – учтиво спрашивает вежливый мужской голос. Лица я не вижу. В салоне темно.
Пожимаю плечами.
– Знаете, нет, – усмехаюсь. Веду себя странно. Ну кто будет на улице рассказывать о неприятностях первому встречному?
Мужчина молчит пару секунд. Потом глушит двигатель и покидает авто.
Рассматриваю неравнодушного. Тяжко вздыхаю. Конечно, такого представителя сильных мира сего я могла встретить только с разводами туши на щеках и в застегнутом косо пальто. Иначе и быть не могло.
Мужчина стремительно огибает авто, приближается. Пальто темное, строгое. Такие же брюки, длинный кашемировый шарф служит скорее аксессуаром, чем источником теплоты. Под лакированными ботинками скрипит снег.
Подходит. Голову задираю. Высокий такой.
Улыбается мягко. Как будто по-дружески даже.
– Может, я могу чем-то помочь?
Я обессиленно улыбаюсь в ответ.
Не знаю, что именно коротит в моей голове, и что служит тому причиной. Может быть, шок. А может полная апатия и безразличие теперь ко всему.
