– Допрыгалась, – пробормотала я, разглядывая снег на ладони. – Ничего не понимаю.
«Конечно, это сон. Иначе и быть не может. Во-первых, вчера было лето: цвели фиолетовые ирисы, сбивался в комья тополиный пух, я чихала, стоял июнь. Если лето, то было или будет день рождения. И сколько годочков мне исполнится?»
Память не спешила отзываться, а пятой точке было люто холодно и подозрительно влажно. Но я с видом деревенской дурочки продолжала сидеть в сугробе.
– Точно сплю, – соображала вслух, разглядывая сиреневых котиков на штанах, – потому что я в пижаме. Сейчас проснусь. Уже, уже… ау-у!
Зря орала. Впереди расстилалась идеально-белая снежная равнина без признаков жизни.
– Вот и сказочке конец, а кто выжил, молодец. Я умерла и п-попала в-в ад?
На всякий случай ущипнула себя за руку, подпрыгнула от боли, но не проснулась. Ноги заледенели, плечи тряслись, зубы стучали. С величайшим трудом заставила тело двигаться, но сил хватило только на то, чтобы встать на четвереньки.
В полном ошеломлении совершила разворот на сто восемьдесят градусов и еще больше удивилась. Позади меня возвышался дом: добротный, облицованный дорогим серым камнем, с мансардой под черепичной крышей, множеством разных окон, странным образом сочетающихся, с крылечком, ведущим на веранду, и, наконец, входной дверью, к которой я, приняв вертикальное положение, побежала по сугробам.
Босиком побежала. Конечно, можно было еще посидеть в снегу, размышляя о страшном:
«А вдруг там жуткие маньяки с подлыми грабителями засели?»
Рассудив в дороге, что дважды не умру, жизнь не бесконечна и всегда заканчивается одним и тем же, я преодолела веранду и рванула дверь на себя.
«Верую, что люди в доме живут прекрасные и добрые, а в комнатах – центральное отопление».
Тепло здесь было, а вот людей, кроме меня, не наблюдалось. И дом какой-то необжитый, хотя интересный. Из квадратной прихожей я попала в огромный застекленный зал, который я назвала гостиной. Она была пуста, но под ногами поскрипывал смутно знакомый дубовый паркет. Невысокая арка соединяла гостиную с небольшой комнаткой, имеющую дверь в глухое подсобное помещение.
Еще одна дверь вела в просторный, но сумрачный зал без обоев и мебели, дальше коридор и огромная задняя веранда, сплошь застекленная.
«С ума сойти! Две веранды!»
Полукруглые окна второй веранды демонстрировали вид на башню и две соседние постройки: та, что слева от башни, смахивала на охотничью избушку, а двухэтажный домик справа – на современный таунхаус. В пяти метрах от заднего крыльца моего временного пристанища имелся прозрачный забор из штакетника с такой же ажурной калиткой.
Я прошлась вдоль окон. Их облезлый вид не вызывал у меня большого доверия, скорее, тревогу. Я подергала ручки и уставилась на заднюю дверь с железным засовом вместо замка. Чтобы исключить вторжение с тыла, я с усилием задвинула засов.
«Кто их знает, тех хозяев и соседей? Пока я здесь живу, это мой дом и мои правила. Кстати, кухни, туалета и ванной я так и не обнаружила. Должно быть, удобства находятся в мансарде. Впрочем, есть не хочется. Наверное, я бесприютная душа в пижаме, которой ничего не надо. Или надо? Взглянуть бы на свое личико в зеркало».
Зеркал в доме не было. Воды в доме не было. Телевизора тоже не было! Скажите пожалуйста, как себя увидеть? В оконном стекле вроде что-то отразилось, но это что-то смахивало на патлатое привидение неопределенного возраста.
– Молодая я или старая?
– Тридцать восемь, – фыркнули на меня.
«Вот же досада, немолода!»
– Красивая?
– На любителя.
«Что же такое? Даже во сне ни юности, ни красоты и зафутболили это несчастье…»
– ...к чертям в снежный ад. Что теперь делать?
– Ремонт. Здесь надо делать ремонт.
Я оглядывалась и вздыхала.
«Угу. Зачем еще нужна немолодая босая баба в пижаме, которую жизнь, похоже, гнула и ломала. Бесплатная рабочая сила, умеющая все. Бери больше, кидай дальше. Ремонт они захотели. А ничего, что здесь ни краски нет, ни инструментов, ни воды. Но дом хорош! Всю жизнь о таком шикарном метраже мечтала. И детям было бы где побегать».
– У меня есть дети?
– Есть. Совсем умом тронулась? И не прикидывайся, будто не помнишь!
Я с подозрением уставилась на говорящую дверь, что отделяла веранду от коридора. Подобралась бочком и пнула для острастки ногой.
«Получи, чертово отродье!»
За дверью сидел огромный кот. Дьявольски зеленоглазый, черный от лап до хвоста, с белоснежной манишкой в районе шеи. Аристократ.
– Маленькая лошадь, это ты говоришь?
– Я, – зевнуло некопытное и лениво потянулось, царапнув коготками драгоценные паркетные доски. – В обморок будешь падать или погодишь?
– Чего мне падать, не красавице? – пробормотала я, разглядывая говорящий экземпляр усатого-хвостатого. – Граф не поднимет.
И застыла, внезапно прозревшая. Вспомнила все.
Например, что в настоящей жизни кошки меня уважали. Петьку-сибиряка, красавца лохматого, на шею закину, он и лежит на манер лисьего воротника: пушистый хвост с моего левого плеча свисает и морда сытая с правого. Хороший был кот. А от этого с манжетами уважения не дождешься. Может, он и есть хозяин дома с двумя верандами?
– Тебя как зовут, черный? Или черная?
Меня бабы с юности на дух не переносили: с парнями мои отношения складывались несравнимо лучше. С одноклассницами же, приятельницами, соседками – с этими держи ухо востро. Однажды по глупости доверила я маленькую тайну подруге детства – моей соседке с пятого этажа – так девка в ажитации ногу сломала, разнося благую весть по подъездам. В качестве советчицы я признавала лишь Нинон, свою дальнюю родственницу по материнской линии. Она мегера, конечно, но не сплетница.
– Зови меня Хосемануэль Бустаманте, – выдал котяра.
– Мужик, – обрадовалась я, – но с претензиями. Слушай, Буста… Буся, в чем смысл закидывать сюда немолодую мать двоих детей?
– О чудо! Она вспомнила! Ваши дети, уважаемая Елена Пална, уже выросли, так что делайте ремонт.
«Вот прицепился! Из-за дрянного ремонта меня в зиму притащил? Я этим летом еще на море не была. Последнее утешение, гад, забирает».
– Марку восемнадцать исполнится осенью. Как я его брошу?
– Отрезайте ломоть. Пусть идет в люди.
– Он только школу закончил и ничего не умеет.
– Зато дочурка ваша несравненная… за ее плечами целый колледж, курсы одни, вторые и тоже ничего не умеет. И сынок – полный ноль, и девица – балбеска.
Такое обесценивание моих сверхусилий бесило и печалило. Вот же, подлец, режет чистую правду, а чувства материнские пускает побоку.
– Еве надо помочь, хорошенько подтолкнуть на старте. Чтобы оперилась и вылетела в жизнь. Лапушка Буся, возвращай меня в мой мир. Обещаю, лет через пять прибуду сюда с инвентарем капитальный ремонт делать. Не вовремя ты явился со своими облупленными окнами и верандами.
