Самуил Лурье - Техника текста. Лекции, прочитанные в Музее современного искусства Эрарта в 2012 году

Техника текста. Лекции, прочитанные в Музее современного искусства Эрарта в 2012 году
Название: Техника текста. Лекции, прочитанные в Музее современного искусства Эрарта в 2012 году
Автор:
Жанры: Языкознание | Литературоведение
Серии: Нет данных
ISBN: Нет данных
Год: 2018
О чем книга "Техника текста. Лекции, прочитанные в Музее современного искусства Эрарта в 2012 году"

В сборник вошли расшифровки трех лекций петербургского литератора Самуила Ароновича Лурье (1942–2015), посвященных этике, технологии и психологии литературного творчества.

Бесплатно читать онлайн Техника текста. Лекции, прочитанные в Музее современного искусства Эрарта в 2012 году


© С. А. Лурье (наследники), 2018

© Издательство «Симпозиум», 2018

* * *

Лекция I. Невыразимое чувство невыразимого смысла

Возьмем человека вроде меня, который всю жизнь этим занимался. Первый вопрос, который я задал сам себе: «зачем?». Зачем я писал, зачем вообще люди пишут? Недавно один молодой человек, который мне очень дорог, при упоминании о том, что у меня вышло в этом году две книжки, сказал: «Знаешь что? Люди слишком много пишут». И был прав, конечно, хотя должен был меня уязвить. На вопрос «зачем?», как я мог не раз убедиться, ответа вообще нет. Зачем я учился в этом вузе, зачем я работал в этой редакции, зачем я спал с этими женщинами, зачем я пришел сюда, в «Эрарту»? Низачем, нет такого ответа.

И все-таки – сколько я видел людей пишущих – есть люди, которые испытывают сильное желание, неодолимую потребность, иногда даже чувствуют необходимость писать, чувствуют диктовку, как будто им и вправду кто-то диктует. Это счастливые люди. Обычно они делятся на гениев и графоманов; и тем и другим свойственно «чувство диктовки», они так и говорят. И графоманы заслуженные, и графоманы безвест ные, – все они считали себя гениями. Я даже как-то посчитал, что за свою жизнь встречал по крайней мере двести человек, которые открыто называли себя гениями, и человек двадцать более профессиональных, которые стеснялись и только в очень пьяном виде или в очень интимной ситуации говорили: «Ты знаешь, кто лучший писатель в России?» Понятно было кто… Это ложное, обманчивое чувство диктовки – оно подводит. Но все равно это счастливые люди, им не надо отвечать на вопрос «зачем?». Да хочется ему, во-первых, и Бог ему диктует, во-вторых. Вот Андрей Дементьев, самый известный и самый читаемый поэт современной России – как это, может быть, вам ни удивительно, – только что по радио говорил: «Когда мне Бог диктует…» И в последнем интервью Вознесенского я тоже слышал: «Бог. Диктует». Его спрашивают: «И поэму „Ленин в Лонжюмо“[1] тоже?» Он: «Ну конечно, ритм же там…» У этих людей нет вопросов.

Есть еще несчастные люди, их очень много, которые пишут тексты просто потому, что работа у них такая: надо писать тексты – без любви, без смысла. Сегодня в газету нужно дать пятьсот строк, тысячу строк, для телевидения надо дать текстовку. Это несчастные люди, их мы тоже не спрашиваем «зачем?».

Я отношусь, видимо, к третьему типу людей, которые не могут вот так вмертвую писать, но и чувство диктовки тоже не испытывают. Лично я чрезвычайно мало текстов в своей жизни написал не по необходимости, не по заказу, – но писать просто так, впустую, бессмысленно, тоже никогда не мог. Надо было найти в себе такое чувство… Например, у поэта оно выглядит так: настоящий поэт чувствует невыразимое чувство невыразимого смысла. То, о чем пишет Пастернак в своем тексте «Люди и положения»[2]: что значит быть поэтом? Вы чувствуете, что все на свете описано, кроме чувства, которое вы сейчас испытываете. А это чувство есть чувство… нет, не диктовки, а некоего шифра. Есть про это и у Набокова рассказ[3], где оказывается, что это чрезвычайно близко к мании преследования: даже облака, когда бегут по небу, складываются в некий узор, который вам надо расшифровать. Это чувство, свойственное скорее поэтам. Но оно – или близкое к нему – возникает и у таких людей, как я, которые пишут про более или менее реальные предметы, не желая прежде всего выразить себя и свое особенное призвание, а погружены скорее в вещи.

Жизнь моя складывалась так, что первые двадцать или двадцать пять лет меня печатали только по случаю того, что какому-нибудь Микеланджело исполнилось 450 лет. И если заказать специалисту, то он напишет длинно и непонятно, а если заказать Лурье, то он напишет коротко и красиво, – поэтому ладно, пусть напишет, только мы уберем у него пять букв. Всю жизнь до 1991 года меня печатали как «С. Лурье», перестройка вернула мне несколько букв. И когда вы берете все равно кого: Стендаля, Микеланджело, я в основном про русскую литературу писал, – смысл писать об этом возникает только тогда, когда вы улавливаете у вашего предмета или у вашей темы какое-то слабое место. Вы должны понять, что не сказано про это. Все сказано, а это – не сказано; так что это довольно близко к тому, о чем говорит Пастернак.

Для этого приходится много читать – например, про какого-нибудь Рубенса сначала все прочитать, после чего вы обнаруживаете то, что вы знали с самого начала, а именно… Я потом попытаюсь разъяснить это подробнее, это трудный момент. Сначала я в этом убеждался с удивлением, а потом привык: то, что я с самого начала хотел сказать про Рубенса, про Сервантеса, про Гончарова, про Пелевина, – я с самого начала это знал, и никто другой этого не написал. Но в этом убеждаешься с огромным чувством облегчения, потому что сначала тебя ужасно тревожит вся эта библиография. Это не потому, что я такой парадоксального и сложного ума человек и обо всем имею собственное мнение. Я просто обнаружил, что каждый из нас, из тех, кто более или менее создан для того, чтобы писать тексты, – а может быть, и каждый человек, просто не каждый доводит это до текста, – каждый из нас имеет некое знание о сути описываемого предмета, даже если мы знаем о нем довольно мало. Это может показаться парадоксом. Но при слове, допустим, «Рубенс» каждый, даже мало образованный, не получивший искусствоведческого образования человек чувствует какую-то вспышку в мозгу. Если тебя запереть в одиночную камеру и сказать: если через десять дней не будет текста, просто не выйдешь отсюда – ты обязательно напишешь, напишешь, просто вспомнишь все, что ты про это думал.

Ноосфера же не выдумка. Почти всему, что существует в мире, в нашем сознании есть какое-то соответствие; оказывается, мы про все на свете что-то думаем. И проблема состоит только в том, чтобы отличить то, что думаем мы, от того, что мы знаем от других, собственное интуитивное знание – от знания понаслышке. Это собственное знание и есть то, что вы хотите, то, что должно быть написано. Основная трудность как раз состоит в том, чтобы оголить в себе это чувство, выявить в себе светящуюся точку, эту мысль – то, что вы на самом деле хотите сказать.

Очень помогает при этом человеческая глупость, автоматизм, халтура, потому что про все на свете сказано невероятно много чепухи. Это особенно помогает такому человеку, как я, который много писал и пишет про русскую литературу. Мы живем в стране, где семьдесят лет господствовала чрезвычайно простая для понимания всего на свете социологическая схема, сводившаяся буквально к двум-трем предложениям. Это было так просто: чьи интересы выражает Диккенс? Ну, конечно, нарождающейся буржуазии английской. А Байрон? – ну и так далее, это же так просто. Про все на свете написано невероятное количество глупостей, и они так раздражают, что вы начинаете говорить просто из чувства протеста: вы видите, что сказано – не то, а нужно сказать то, что было. Один молодой господин написал на сайте «Прочтения» про мою книжку «Изломанный аршин»: «Да что мы, не знаем о водевиле про Белинского? Его наука уже всячески изучила». Ну да, в том-то и дело – и изучила, и атрибутировала. Только они не заметили, что Белинский подумал: этот водевиль написал Николай Полевой – и за это загнобил и уничтожил Николая Полевого. А так они всё изучили, безусловно. Конечно, никаких тайн. Вся моя книжка на этом построена: вот же, все открыто, в школе нам давали эти тексты, но только давали неверную интерпретацию; а посмотрите, как это будет с точки зрения здравого смысла.


С этой книгой читают
В книгу классика русской советской детской литературы вошли его лучшие автобиографические рассказы. Тексты печатаются в основном по последнему собранию сочинений, а также и по труднодоступным журнальным публикациям.
В книгу вошли последние произведения писателя, эссеиста, литературного критика и историка литературы Самуила Ароновича Лурье (1942–2015). Продолжая плеяду русских правдоискателей, которые силой своего публицистического и художественного слова боролись за справедливость, за человека, Самуил Лурье стал среди них одним из самых ярких и парадоксальных. Его неповторимое чувство стиля неразрывно сочеталось с глубиной и остротой мышления. Рассуждая о Ше
Книга про замечательного писателя середины XIX века, властителя дум тогдашней интеллигентной молодежи. История краткой и трагической жизни: несчастливая любовь, душевная болезнь, одиночное заключение. История блестящего ума: как его гасили в Петропавловской крепости. Вместе с тем это роман про русскую литературу. Что делали с нею цензура и политическая полиция. Это как бы глава из несуществующего учебника. Среди действующих лиц – Некрасов, Турген
Книгу выдающегося отечественного литературоведа Мирона Семеновича Петровского составили историко-литературные новеллы о судьбах классических произведений советской детской литературы, авторы которых – Александр Волков, Владимир Маяковский, Самуил Маршак, Алексей Толстой, Корней Чуковский. В книге восстановлены купюры, сделанные цензурой при первом издании книги – в 1986 году.
НАШИ ДНЕВНИКИ С ПОМОЩЬЮ СЛОВОЗНАНИЙ – 08 – НОВЫЕ ВОЗМОЖНОСТИ НОВЫХ ЗНАНИЙ, СПОСОБНЫХ ПО-НОВОМУ ПОКАЗЫВАТЬ ЛЮДЯМ НОВЫЕ РАЗНООБРАЗНЫЕ ЗНАНИЯ ИЗ СЛОВ И ИХ БУКВ…
Почему носители языка с таким трудом осваивают практику письма и ничего не знают о его основных законах? Дело в том, что орфография формально представлена большим количеством правил, разделенных по темам, но не сведенных в систему, не имеющих теоретического обоснования. Школьники за 11 лет запоминают часть правил, взрослые же пользователи имеют чисто интуитивную грамотность. Значит, такое описание несовершенно, а методы обучения неэффективны.
Пособие подготовлено по материалам интернет-публикации аудиокниги по повести А. К. Дойла «Этюд в багровых тонах» с синхронизированным текстом и транскрипцией. Пособие содержит адаптированный текст повести на английском языке с транскрипцией. Совместно с видеороликами-презентациями пособие предназначено для изучающих английский язык.
Не тратьте время на зубрёжку! С помощью этой книги вы быстро и надёжно выучите тысячу английских слов. Она является продолжением словарей-самоучителей «100 самых нужных и легко запоминаемых английских слов – за 100 минут!» и «500 нужных и легко запоминаемых английских слов – за один день!».Часть словарных статей проиллюстрирована кадрами из фильмов, в которых используются изучаемые слова.
Эти люди умеют в нужный момент оказаться невидимыми – раствориться в пространстве, затеряться, стерев даже память о себе. Странную способность – видеть таких людей и понимать их сущность – Тимур получил от женщины, которая спасла его, выхватив из-под колес машины… Спустя много лет Тимур встречает внучку своей спасительницы – и у него появляется шанс отплатить за добро добром, избавив девушку от страшной смерти. Но справится ли он?..
Некогда в этом мире властвовали падшие, но люди сбросили их тиранию и создали могучую империю с колониями, раскинутыми по всему свету. Власть метрополии сильна как никогда, но ее прошлое темно, а будущее смутно. Старые тайны способны в один миг уничтожить все, что создавалось годами, ведь от предательства не спасут ни армады броненосцев, ни груженные бомбами дирижабли.Ключ к одному из таких секретов по наследству и воле случая достается Леопольду
Случалось ли вам чувствовать себя одиноким? А чего-то бояться? А долго не улыбаться? Девочка Алель не понаслышке знает, как это. Но однажды зимой начинают происходить чудеса, и Алель выпадает шанс не только сразиться со страхом, но и найти друзей.
В некотором царстве, в некотором государстве жил-был купец и было у него три сына. И вот пришла пора сыновьям жен искать. Дал купец каждому сыну по стреле, велел выйти в чисто поле и запустить стрелы – и куда стрела упадет, там невесту и искать надобно было. Стрела старшего сына упала в лес и рядом сидела серая мышка. Стрела второго сына упала к подножью горы, и встретил он там ящерку юркую. Стрела же младшего сына упала в болото прямиком к зелен