Поговорим о Набокове, Оленька…
– Пожалуй, Оленька, я не соглашусь с вами в том, что стиль Набокова такой уж оригинальный. Конечно, до него никто из русских прозаиков так не писал, но подобным стилем давно уже писали и в Европе, и в Америке… Француз Пруст, ирландец Джойс, англичанин Лоуренс, американец Андерсон – вот кому он подражал и у кого он учился… Не забывайте, милая моя, что Набоков мог читать этих авторов в подлиннике, а кроме того, он ведь четыре года изучал западную литературу в Кембридже… Хотите еще вина?
– Нет, спасибо, я и так уже…
– Отвлечённый психологизм, кружево пунктирных чувствований, история не человека, а его души – все это являлось сутью одного из главных направлений в тогдашней западной литературе… А вы заметили, Оленька, что в произведениях Набокова не хватает мощного стремительного движения, сильных страстей, решительных безоглядных поступков, настоящей любви, живых полнокровных людей, подлинно глубоких мыслей? Все это заменено вялыми тенями и ироническими парадоксами… Садитесь поближе, здесь вам будет удобней…
– Мне кажется, Павел Эдуардович, что наоборот именно такой стиль помогает Набокову лучше показать людей. Его аллегории, его яркие необычные описания предметов и пейзажей насыщены психологизмом, наполнены особой диалектикой души… Наверно, уже поздно, мне пора…
– Да нет, время еще детское… Надо понимать, Оленька, что когда Набоков в своём повествовании стремится удивить читателя, показать вещь или идею странной, изъять её из привычного контекста реальной жизни, тем самым он этими красотами стиля, разветвлёнными, форсистыми описаниями предметов и природы маскирует существенные пустоты в своём творчестве, а именно – мелкотемье, бездуховность и нелюбовь к людям… Какая прекрасная кожа!..
– По-моему, вы не правы! Как можно… как можно автора «Машеньки» и «Других берегов», этих… этих удивительных романов, наполненных искренней любовью к России, обвинять в бездуховности?.. О боже!.. Подождите, вы так сломаете застежку! Дайте, я это сделаю сама…
– Любовью к какой России, Оленька? К лубочной России, которую он вообразил в своей голове, глядя с другого, заграничного, берега в туманные образы своего детства? Нет, Оленька, это не любовь к России, это опять же эгоцентричность и литературная игра в красивости, за которой прячется набоковское себялюбие и самолюбование… Так лучше?..
– Да, так хорошо!..
– А так?
– Ах, так еще лучше!..
– Мне тоже так больше нравится… Взять его роман «Подвиг»… Где там подвиг?.. Нет там никакого… подвига!.. Только рассуждения героя о предстоящем… подвиге…
– Как чудно!.. Вы – волшебник!.. Руками вы владеете так же хорошо, как и языком!..
– Руки – самое главное у мужчины!.. Теперь вот так!.. И вот так!.. И вот так!..
– Прелесть!.. Прелесть!.. Я не ожидала, что у вас так получится!
– Ну, что вы, Оленька, чинить дамские сумочки – это мое давнее хобби…
Виктор проснулся в полной темноте. Где-то рядом капала вода. Пахло плесенью, гнилым деревом, влажным камнем.
«Неужели электричество отключили?» – с тревогой подумал Виктор. Он протянул руку, нащупал шахтерскую каску, включил фонарь.
В бледном желтоватом свете стали видны низкая кровля шахты, зашитая серыми, в разводах плесени, досками, мокро блестящие неровные скальные стены, покосившиеся деревянные столбы крепи. Свет фонаря стал слабеть и через пару секунд погас совсем – батарея разрядилась.
Виктор на ощупь пробрался к переноске, висящей на гвозде, вбитом в кровлю, выкрутил и снова туго закрутил лампочку. Свет не загорелся. Осторожно, перебирая руками по стене и вжав голову в плечи, чтобы не удариться о балки перекрытия, пошел в забой. Добирался, наверно, минут пять, а показалось, что вечность. Нащупал дробилку и включил ее. Дробилка загрохотала, набирая холостой ход. Значит, света нет из-за того, что перегорела лампочка. Плохо, так как запасная отсутствует. Но если бы пропал ток, было бы еще хуже. Это могло значить, что на другом конце провода, который они с Васькой сюда протянули, сидят менты – они отключили электричество и ждут, когда нелегальные добытчики золота выйдут прямо к ним в руки.
Неделю назад Виктор Кузнецов, студент Читинского колледжа информационных технологий, приехал на каникулы в родной поселок Вершино-Дарасунский, где жили его мать и сестра. Выйдя из автобуса, он увидел, что поселок пришел в еще больший упадок. Многие дома зияли выбитыми окнами, повалившиеся заборы никто не чинил. Посреди поселка чернел двухэтажный бетонный остов заброшенного дома культуры. Первоклассником Виктор ходил сюда в музыкальный кружок. Тогда в Вершино-Дарасунском работал большой золотодобывающий комбинат, который давал работу почти всем взрослым жителям поселка. Двенадцать лет назад в шахте случился пожар. Погибли десять горняков, в том числе и отец Виктора. После пожара комбинат закрылся, и поселок стал хиреть.
Дома Виктора встретили заплаканные мать и сестра. Оказывается, они взяли кредит, два миллиона, под залог дома и вложили деньги в строительство квартиры в краевом центре. Строительная компания лопнула, деньги пропали, а банк требует возврата кредита, и вот сегодня, утренним автобусом, к ним приезжали из Читы коллекторы с требованием или оплатить долг, или освободить дом. Срок – десять дней.
Не было тайной, что многие жители Вершино-Дарасунского зарабатывают себе на жизнь незаконной добычей золота. Благородный металл здесь открыли еще в 19-м веке, и с тех пор одновременно с легальными работами всегда велась подпольная его добыча. Но никогда прежде она не имела такого размаха. Кроме безработицы, этому способствовало еще и то, что сеть золотоносных жил залегала прямо под поселком. Некоторые жилы, сейчас отработанные, выходили на поверхность, другие обнаруживались только на большой глубине. Чтобы их достичь, в советские времена были построены шахты, вертикальные стволы которых уходили вглубь на многие сотни метров. От стволов на разных уровнях во все стороны расходились горизонтальные выработки – штреки, в которых и добывалась золотая руда. За два века всё пространство под поселком стало походить на гигантский термитник с многочисленными ходами и норами. Попасть в этот термитник можно было не только через охраняемые полицией устья шахт, но и через многочисленные заброшенные вентиляционные выработки, через провалы в приповерхностных штреках, через самопальные шурфы. Некоторые черные копатели уходили за золотом прямо через какую-нибудь дыру в земле на своем огороде.
Васька Пьяных, одноклассник Виктора, начинал ходить под землю еще пацаном, помогая отцу. В одну из вылазок отца покалечило глыбами, выпавшими из прогнившей крепи шахты. Сейчас Васька работал самостоятельно, то с одним, то с другим напарником. Васька сказал Виктору, что за недельную ходку под землю можно, зная места, добыть золота тысяч на тридцать, но два миллиона… Это надо, чтобы обалденно повезло. Бывали, конечно, случаи, когда зарабатывали и больше… К примеру, есть одно место недалеко от поселка, на Лысой сопке, где после войны был лагерь пленных японцев, работавших на руднике. Там на склоне оврага существует лаз, который называют Черной дырой, потому что люди, проникающие через него под землю, назад не возвращаются. Где-то всего лишь месяц назад какой-то приезжий копатель, не поверив слухам, забрался-таки в эту дыру. Он вернулся через три дня. В разорванной одежде, со следами жутких звериных укусов по всему телу и не в своем уме. В рюкзаке у него нашли трехкилограммовый самородок, который потом местные мужики толкнули нелегальным скупщикам за шесть миллионов рублей.
