Александр Мелихов - Тень отца

Тень отца
Название: Тень отца
Автор:
Жанр: Современная русская литература
Серии: Нет данных
ISBN: Нет данных
Год: 2011
О чем книга "Тень отца"

Александр Мелихов – писатель «петербургской школы». Его проза – неспешное погружение во внутренний мир человека, попытка замедлить ход времени и тщательно рассмотреть характер героя.

Дилогия «Тень отца» – это не просто коктейль из эмоций, это роман-исповедь, роман-зависть, роман-бегство. Бегство главного героя от самого себя по необъятным казахским степям, по узким московским улицам, по страницам рукописи отца… Не прибегая к жестким литературным приемам, автор смог описать настоящий ужас в душе героя, «презрение всем и всяческим Единствам», оказавшееся лишь презрением «лисицы к недозрелому винограду».

Бесплатно читать онлайн Тень отца


Изгнание из рая

Скажите, можно ли жить с фамилией Каценеленбоген? Не в тысячу ли раз сладостнее фамилия Фердыщенко? Добавьте к тому, что всякого Фердыщенку понимают с полуслова, не заставляют на потеху окружающей публике скандировать: «Ка-це-не…», дрессированным удавом изогнувшись к канцелярскому окошечку. Скандировать свой позор, свое клеймо (хотели бы вы во всеуслышание возглашать о себе: «Ро-го-но-сец, ро-го-но…»?), слог за слогом выдавливать из себя признание: я еврей, я… – нет, даже рука, этот вульгарный механический отросток, лишь на два шага отодвинувшийся от протеза, отказывается мне повиноваться, а прочесть это проклятое слово я просто-таки НЕ МОГУ – глаза перебегают на соседние, все-таки более переносимые строки: плюнуть самому себе в лицо мне даже физически было бы проще.

В некотором блаженном младенчестве я считал, что еврей – просто неприличное слово, не имеющее, как все такие слова, никакого определенного смысла, но придуманное исключительно для того, чтобы с его помощью невоспитанные люди могли обнаруживать свою невоспитанность. А потом явился ангел с огненным мечом и сообщил, что слово это имеет вполне определенный смысл, а в довершение всего я и сам оказался… нет, не могу повторить это срамное слово всуе, как правоверный иудей (этот эвфемизм у меня получается) не может произнести имя Бога – он говорит только: Тот, Который… Который что?

Сначала я цеплялся за такую соломинку, как половина русской крови в моих еврейских жилах, но теперь-то я понимаю, что еврей (ага, расписалась рука, первую песенку зардевшись спеть – я злоупотребляю русскими пословицами, как японский шпион штабс-капитан Рыбников), так вот, еврей – это не национальность, а социальная роль. Роль чужака. Не такого, как все. Для наивного взгляда разные еврейские свойства вообще исключают друг друга – я и сам в дальнейшем намереваюсь сыпать такими, казалось бы, противоположными этикетками, как «еврейская забитость» и «еврейская наглость», «еврейская восторженность» и «еврейский скепсис», «еврейская законопослушность» и «еврейское смутьянство»: имеется в виду забитость чужака и наглость чужака, восторженность чужака и скепсис чужака, и пусть вас не смущает, что все его свойства имеются и у добрых христиан – чужака отличает единственный уникальный признак: его не признают своим. Поэтому и храбрость, и трусость, и щедрость, и скаредность у него не простые, а еврейские.

В юности я извернулся было с широковещательной еврейской декларацией «национальность – это культура» (евреи стремятся определить национальное такими атрибутами, которыми способен овладеть каждый: они проповедуют общечеловеческие ценности, чтобы их ядовитым сиропом растворить стены своего гетто) и много лет с таким пылом отдавался русской литературе, русской музыке, доводя свой чистосердечный восторг до болезненных пароксизмов, пока вдруг… а ведь я не только очень хорошо знал, что положено рыдать при слове… ну, скажем «Шаляпин», но и рыдал (да искренне же, искренне!) громче всех, пока однажды во время коллективного рыдания меня не спросили с дружелюбным недоумением: «А ты-то чего рыдаешь?» – но после этого я умерил лишь внешние проявления, а внутри я стал рыдать еще громче. И все же со временем я обнаружил, что путь русской культуры и был путем самого оголтелого еврейства. Впрочем, любой путь, который избирает для себя еврей, немедленно становится еврейским путем: обдуманно и мучительно выбирая то, что должно делаться бессознательно, ты уже одним этим навеки исторгаешь себя из рядов нормальных, то есть русских людей (кроме евреев, у нас все русские). Да, да, путь вдохновенного овладения (а кто же станет вдохновенно овладевать собственной женой?) русской культурой оказался путем особо непоправимого еврейства: нормальному человеку незачем исследовать закоулки наследственных владений – на то есть евреи-управляющие, нормальному человеку ни в чем не требуется переходить через край, а уж если ты сделался каким-то особенным знатоком Толстого или Пушкина – значит, ты Эйхенбаум, Лотман или в лучшем случае Тынянов.

Теперь я понимаю: все неординарное в своей жизни я совершил в погоне за ординарностью, я стремился выделиться лишь для того, чтобы стать таким, как все. А это особенно невозможно там, где заурядность возведена в высшее достоинство: «простой советский человек» – не было титула возвышенней. Самые непреклонные демократы и самые елейные монархисты и поныне лебезят перед этой глыбой: «простые люди думают так-то и так-то», самый извилистый еврейский язык под этой чугунной стопой начинает виться и биться без слов, словно змея, которой наступили на ее бойкую костяную головку.

Кстати, то, что вовсе не «кровь» создает еврея, я вижу по своему проклятому Богом роду, в котором с иссяканием еврейской крови еврейская непримиримость только нарастает.

Мой дед, библейский серебряный старец в ватнике и тряпочной ушанке со свесившимся ухом, примиренно (безнадежно?) выговаривал упавшим (никогда не поднимавшимся?) голосом, из которого он даже не давал себе труда изгнать пристанывающие (покряхтывающие?) обертоны тысячелетней еврейской усталости, заменить их бряцаньем гордого терпения (гордое терпение, сухая вода, круглый треугольник): «Мы маленький народ, мы должны терпеть. Что бы ни случилось, начнут с нас».

У моего отца, Яков Абрамовича, когда речь заходила об антисемитизме (от чудовищных зверств до канцелярских тире коммунальных пакостей), делалось еще более горькое (еврейское) выражение лица, но заставить его хоть как-нибудь высказаться на этот счет было невозможно – только при помощи раскаленных клещей и испанского сапога удавалось вырвать из него что-нибудь вроде: «Ну, негодяи, ну что… Зачем о них говорить?..» – лишь бы все свести к отдельным (нетипичным) негодяям, лишь бы не покуситься на что-то действительно серьезное!

Именно воспоминаниям об этой еврейской забитости я и обязан самыми нелепыми своими выходками. Я собираюсь еще долго разглагольствовать на эту тему: ведь евреи всегда уверены, что всем очень интересно слушать про их драгоценную персону (ух, как мне было ненавистно в отце его еврейское самоуничижение, из-за которого он был готов часами слушать чью угодно похвальбу, не решаясь вставить хоть словечко о себе: кому это может быть интересно?!). Но все же с еврейским неумением вовремя придержать язык заранее открою, что я на целые годы, десятилетия впадал в ханжество: я старался полюбить тех, кто меня ненавидел (чтобы избавиться от мук бессильной ответной ненависти), я старался сострадать тем, кто лишил меня воздуха, кто отравил мое питье, кто напитал мою душу желчью и мнительностью, кто подглядывал в мою спальню, в мою ванную и в мою уборную неприязненным, неотступным, проницающим оком, под рентгеновским лучом которого я никогда не оставался один (а ведь только наедине человек ни перед кем не должен оправдываться). Чтобы избежать унижений, я старался объявить их несуществующими, оправдать их недоразумением, недостатком образования (как будто меня самого аристократический папа с младенчества определил в Сорбонну!), результатом каких-то бед и обид (как будто они дают право на подлость!), ложно направленным чувством справедливости, и т. д. и т. п.


С этой книгой читают
Провинциальный мальчишка открывает в себе дар видеть мир чужими глазами и уже взрослым человеком попадает в петербургский Дом на набережной напротив Спаса на Крови. Этот дом тоже стоит на крови и страданиях живших там советских писателей, однако безжалостный обличитель Феликс называет этот дом Курятником на Канаве, а историю его знаменитых обитателей изображает историей трусости и приспособленчества. Но главному герою, которому приходится пройти
Земля обетованная. Красный Сион. Первое в мире еврейское государство, основанное в 1934 году, оказывается, существует до сих пор! Евреи всего мира стремились попасть сюда еще до Второй мировой войны, евреи Европы могли спастись здесь от Холокоста. Не спаслись…По площади больше многих европейских стран. Здесь все – как мечтали отцы-основатели сионизма: свои герои и трусы, свои полицейские, воры и проститутки, палачи и жертвы, поэты, мечтатели и по
«Александр Мелихов прославился «романами идей» – в этом жанре сегодня отваживаются работать немногие… В своём новом романе Александр Мелихов решает труднейшую задачу за всю свою карьеру: он описывает американский миф и его влияние на русскую жизнь. Эта книга о многом – но прежде всего о таинственных институтах, где ковалась советская мощь, и о том, как формировалось последнее советское поколение, самое перспективное, талантливое и невезучее. Из в
В этой книге слышится гул времени: судьба романтического советского поколения сливается с судьбой страны в эпоху исторического перелома. Веселая компания друзей – умных, смелых, одаренных – вступает в жизнь, уверенная в своем блестящем будущем. Но с годами надежды тают, и самый преуспевший из них задумывается, почему так получилось. Роман отвечает на важнейшие вопросы современности, однако, при всей глубине раздумий, в нем есть кипение жизни, ест
Книга собрана по принципу: аннотация-синопсис-произведение. В основе сюжетов произведений современная жизнь во многих повседневных её проявлениях. Есть в книге также очерки по истории поэзии, истории Омска и рассказы для детей 16+.
Технологии развиваются очень быстро. На такой скорости трудно заметить, как меняется окружающий мир, но эволюционирует ли сам разум? Что сегодня формирует наше сознание? Подарит ли искусственный интеллект счастье человеку, андроиду или же откроет его темные сущности? Можно ли вообще измениться и отойти от заданной людям программы? Каждый ответ – уникальная история в данном сборнике.
Коллегия поэтов и прозаиков представляет работы авторов России и Ближнего Зарубежья. Издание рассчитано на широкий круг читателей.
Эта книга для всех, кто хочет узнать правду: какой он, наш мир в 2020 году? Для всех, кто любит поэзию. Для каждого, кто хочет сделать этот мир лучше.
После долгих приключений в середине пятнадцатого века, наш современник, молодой человек по имени Алексей, Лешка, все ж таки сумел вернуться домой, в свое время. Однако место его оказалось занятым! И дальнейшее его пребывание кое-кому грозит смертью. К тому же – здесь нет больше ни дома, ни друзей… Здесь – нет, но они есть там, в Константинополе!И юноша принимает решение возвратиться, тем более что совсем скоро великий город будет захвачен турками
40-е годы XV века. Турецкий ятаган завис над всей южной Европой! Уже пали Сербия и Болгария, под пятой турок оказалась и почти вся Византия, некогда могущественная империя ромеев, ныне погрязшая в воровстве, коррупции и внутренних дрязгах.Кажется, что великий Константинополь-Царьград ожидает скорая гибель… вот-вот, сейчас… Одна надежда – на крестовый поход, объявленный против турок римским папой Евгением Четвертым. Сделать все для того, чтобы кре
О школьной любви и первом поцелуе. О чувствах и переживаниях в этом незабываемом возрасте, памяти о них на всю жизнь.
Рассказ "Постный помин" – история об отношении к обрядам, о жизни и смерти.