Когда открываешь глаза после продолжительного сна, всегда ожидаешь увидеть или подушку, или стену в весёлый цветочек, или лежащего рядом человека, с которым засыпал. Всё зависит от того, в каких именно условиях уснул накануне, какие обстоятельства привели тебя ко сну, и ещё сотни кажущихся на первый взгляд несущественных причин, которые на самом деле при просыпании играют весьма существенную роль.
Ну а что, если ты ничего этого не помнишь? Если вообще не помнишь, что предшествовало твоему засыпанию, да и то, что заснул, напрочь выветрилось из памяти? Что тогда можно ожидать увидеть при пробуждении?
На самом деле при таком раскладе существует два варианта: или перед тем как засунуть, ты здорово перебрал, вплоть до отключения всех органов чувств, кроме автопилота, что опять приводит тебя к пробуждению в знакомой обстановке; или же у тебя закончился заряд батарейки, который тебе одолжила одна знакомая ведьма. Правда, ведьма, относящаяся к тебе не слишком благожелательно, ведь ты её убил, а её сущность заточил в удивительные камни, которыми инкрустирована рукоять твоего фамильного меча. Но, что в жизни не случается, не будет же она на тебя дуться всю оставшуюся ей часть вечности, не правда ли?
Вот только это может означать, что при втором виде пробуждения, возможны самые различные варианты, включая и фантастические, и особо неприятные, если она всё-таки оказалась злопамятной стервой.
Почувствовав, что окончательно проснулся, я тем не менее не спешил открывать глаза, чтобы не ощутить всю горечь разочарования на собственной шкуре, которая мне почему-то очень дорога. Хотя, может, я зря себя накручиваю, и моё бесчувственное тело перевезли в посольство, после того как чудовищная гроза, разразившаяся во время моего визита в королевский дворец, благополучно разрешилась? В таком случае я сейчас увижу выполненную в тёмно-зелёных тонах комнату, являющуюся моей спальней.
Но лежи не лежи, а вставать всё равно придётся. К тому же переполненный мочевой пузырь не предрасполагал к дальнейшему лежанию на животе, а именно в этой позе я и проснулся.
Приоткрыв один глаз, я некоторое время разглядывал тяжёлый балдахин, опущенный с той стороны, в которую было повёрнуто моё лицо. Балдахин был тёмно-синий, с золотыми вензелями, изображающими каких-то геральдических птиц.
Никогда не понимал этой страсти к птицам и лилиям, но со своим уставом в чужие монастыри обычно не лезут, дабы не быть битыми воинственными монахами. Поэтому мне остаётся только потихоньку выяснить, чьи именно геральдические птицы изображены на балдахине. На то, что это не моя спальня указывало два момента: первый – в моей спальне не было тёмно-синих балдахинов, второй – в моей спальне вообще не было никаких балдахинов, ни синих, ни зелёных, ни серо-буро-малиновых. Моя спальня вообще отличалась большей изысканностью, ну или она была более аскетичной и нищебродской – это смотря, с какой стороны посмотреть.
Тем не менее разглядывать синее полотно мне быстро надоело, да и естественные потребности рвались наружу со страшной силой, и я попытался повернуться и лечь хотя бы набок. Не тут-то было. Не знаю, сколько я летаргировал, но моё тело затекло настолько, что абсолютно мне не подчинялось.
Сразу же накатила паника и ощущение того, что со мной произошло нечто, из-за чего я не смогу больше ходить. Память майора Вяземского принялась подсовывать картины инвалидных кресел, и от этого становилось только хуже. Я затрепыхался, как выброшенная на лёд рыба, и мне удалось резко развернуться и одновременно с этим сесть на огромной кровати.
Сердце бешено колотилось, во рту стоял горький привкус желчи, и я, чтобы успокоиться, принялся осматривать сексодром, на котором очнулся. Да, тут можно долго играть в догонялки, или полночи искать друг друга, а можно вполне замутить груповушку, места хватит и мне, и примерно четырём-пяти девицам не слишком тяжёлого поведения. Я нервно хмыкнул, представив себе вполне реалистичную и весьма будоражащую картину.
Кстати, меня даже не раздели, когда зашвырнули на кровать. Хорошо ещё, что перевязь и сапоги сняли.
– Ваше высочество, вы проснулись, – знакомый голос, раздавшийся откуда-то сбоку, заставил меня развернуться ещё градусов на двадцать, чтобы разглядеть говорившего. – Мы испугались, когда вы вот так вот неожиданно уснули. Но, срочно вызванные лекарь и придворный маг в голос утверждали, что ничего страшного с вами не происходит, и что это просто магическое истощение. Нам было странно слышать, что ваше высочество оказался магом, ведь нигде никогда подобная информация не просачивалась, но мы решили довериться профессионалам и перенесли вас в вашу комнату. Вашим людям в посольстве было сообщено, про случившееся, и капитан Гастингс приезжал, чтобы убедиться, что с вашим высочеством всё в порядке, – пока он говорил, я внимательно разглядывал Тристана Аньежа, виконта Дерна и лейтенанта службы, созданной канцлером Эдгаром Лафау, по совместительству, сидевшего в глубоком кресле возле моей кровати. Его лицо было бледным, тёмные глаза запали и лихорадочно блестели, а под ними залегли глубокие тени. Он выглядел уставшим. Интересно, сколько времени Дерн меня здесь караулит?
– И вас, лейтенант, поставили дежурить подле меня, чтобы не пропустить моего пробуждения? – я приподнял бровь, когда задавал этот вопрос.
– Можно и так сказать, – он криво ухмыльнулся.
– И сколько же продолжалась ваша бессменная вахта?
– Вы спали больше суток, ваше высочество. Всё бы ничего, но сейчас стоит глубокая ночь, а вы, судя по всему, выспались на ближайшее время, – только сейчас я заметил, что комната освещена приятным, тёплым светом приглушённых магических светильников, расставленных в хаотичном порядке.
– Вот как, – я почувствовал, что ещё немного и может наступить небольшой конфуз, который совершенно не улучшит мою репутацию, поэтому соскочил с кровати, с трудом сдерживая стон из-за пронзившей затёкшие ноги боли. Но позволить себе такую слабость, как демонстрация боли я не мог, да и не хотел, поэтому только выдохнул сквозь стиснутые зубы и пробормотал: – Извините, Дерн, но мне просто необходимо… ну, вы понимаете, – высказавшись, я пошёл в направлении сортира, который, насколько я помню, являлся ещё и ванной.
– О, я понимаю, носик попудрить, – донёсся до меня его ответ, когда я уже закрывал за собой дверь. Надо же, никогда бы не подумал, что фраза приживётся, а вообще, сколько уже можно приказывать себе следить за языком?
И всё-таки не зря подобные места называют местами для раздумий, промелькнуло у меня в голове, когда я расположился на вполне удобном сиденье, словно созданном именно что для раздумий. Итак, что мы имеем? А имеем мы следующее: скорую женитьбу, и последующую за ней «освободительную кампанию», которая состоится только в том случае, если новобрачная меня не прирежет прямо на брачном ложе, не исключено, что на том самом с балдахином и золотыми птицами. Но этого я постараюсь не допустить, и что-нибудь обязательно придумаю для укрощения строптивых принцесс.
