В мужском теле нет внутреннего пространства.
Дж. М. Кутзее
Ему хотелось спрятаться в любовь.
Без этого жизнь была невыносима.
М. Каннингем
– Мы падаем?
– Нет.
– Но… Что-то случилось?
– Да, случилось.
– Что?
– Пока не знаю.
– Мне страшно.
– Возможно, птица.
– В смысле?
– В двигатель попала птица.
– Значит, мы падаем?
– Нет.
– Что это? Что за толчки?
– Бафтинг…
– Что?
– Самолёт вошёл в штопор.
– Штопор? Мы упадём?
– Нет.
– Но… мы уже падаем… Я хочу выйти отсюда! – она начала отстёгивать ремень безопасности.
– Пристегни обратно!
– Я хочу выйти! Выпусти меня отсюда!
– Это невозможно. Ребёнок, успокойся!
– Останови! Останови! Мне надо выйти!
– Пристегнись, дура! – я отвесил ей лёгкий подзатыльник.
Её солнцезащитные очки слетели на пол. Она пристегнула ремень и взглянула из-под светлой прямой чёлки, навалившейся на глаза.
Солнце слепило, но она даже не сощурилась.
– Я хочу жить, – прошептала она. – Я хочу жить.
– Мы не упадём. Прикрой голову руками.
– Я хочу жить. Мне страшно. Сделай что-нибудь.
– Я делаю.
– Сделай что-нибудь! – заорала она. – Сделай что-нибудь! Сделай! Сделай!
– Блядь, сука, заткнись! Сиди тихо! Не ори!
Она схватила руками свои длинные волосы и прикрыла ими лицо, словно шторками с двух сторон. Сжалась. И начала тихо скулить.
– Ты будешь жить. Только не ори. Ребёнок, ты будешь жить.
Она – почти ровесница моей дочери. На несколько лет старше, но росли они на одних фильмах, слушали одинаковую музыку. Влюблялись в одних и тех же героев. Но сегодня она со мной. Я думал – надолго. Теперь не уверен.
Она из тех, кто своей тонкой душевной организацией вызывают особые чувства. Она из тех неслучайных знакомых, ради которых чувствуешь в себе готовность изменить жизнь. И её, и свою.
Но даже с такими можно угодить в точку невозврата.
Так жизнь делится на до и после.
Впоследствии этих «до» и «после» было так много, что уже и счёт им потерян. Жизнь стала похожа на слоёный пирог.
Но когда-то я столкнулся с этим впервые. И был подавлен свалившимся на меня откровением, воспринял происходящее трагично.
Это показатель взросления. В детстве мир воспринимается абсолютно цельным. Нет интервалов между событиями и поступками, нет разрывов. В детстве не существует потерь. Есть расставания, но ощущение потери ребёнку неведомо.
* * *
Мне было двенадцать лет. В пионерском лагере я влюбился в девочку на пару лет старше меня. Лиза, так звали её, встречалась с парнем старше её самой на несколько лет.
Когда я впервые влюбился, мне в прямом смысле не хватало воздуха: ощущение – словно из-за кислородного голодания находился в каком-то лёгком помешательстве.
Я следил за Лизой. Так часто, как только удавалось сбежать из отряда. Однажды мне повезло, и я на пляже увидел важную эротическую деталь – развязалась лямка на её купальнике.
Лиза подхватила его, а я успел увидеть её грудь – и в этот момент время остановилось, а в нос врезался смешанный запах озера и сосен.
Этот запах и сегодня щекочет мне ноздри и вызывает в памяти образ стройной девочки, стоящей по пояс в воде. Девочки, ощущающей собственную силу власти над этим миром.
Конечно, в лагере было полно симпатичных девочек, способных привлечь внимание. Но у Лизы кроме круглых ягодиц и длинных льняных волос было нечто такое, что вызывало ощущение присутствия чего-то магического вокруг неё.
При взгляде на эту девочку у меня внутри всё сжималось и отдавалось волной где-то внизу живота – потягивало и постанывало и сладко разливалось по всему телу.
Это было особое переживание. Вожделение, смешанное с восторгом от встречи с красотой, воплощённой в этой девочке. Ощущение первого самостоятельного выбора на пути взросления.
Как-то я своровал с верёвки её постиранные трусики. Нюхал их и при любой возможности томился в кустах, с этими трусами на голове.
Я готов был превратиться в её тень, – лишь бы она меня заметила. Я так часто маячил у неё перед глазами, что очень скоро она начала обращаться ко мне с небольшими просьбами. А потом и поручениями.
За смену мне удалось невозможное. Я стал её приятелем, а потом и доверенным лицом. Я относил записки её мальчику.
Лиза надёжно заклеивала своё послание со всех сторон. Но иногда мне удавалось вскрыть письмо и после прочтения вручить адресату без следов вмешательства.
И вроде бы я был в курсе всего происходящего, но в последний момент оказался не готов к тому, что случилось.
Теперь понимаю, что свои письма Лиза заклеивала пропорционально степени откровенности. Чем серьёзнее тема – тем больше клея. Таким образом, я упустил несколько важных звеньев в их отношениях. А восстановить их самостоятельно тогда не смог.
К концу смены, перед самым отъездом из лагеря, Лиза была серьёзно расстроена. Она в прямом смысле слова металась по периметру лагеря. А поскольку я уже был её приятелем, Лиза, чтобы облегчить свои душевные страдания, обратилась ко мне.
Позвала в беседку, где не было никого. И рассказала, что в эту смену лишилась девственности, отдалась тому самому мальчику, которого полюбила всем сердцем.
Отдалась в надежде на продолжительные отношения и, возможно, будущую семейную жизнь, в которой сама она предполагала родить троих детей и жить счастливо в спокойствии и достатке. Но у парня были другие планы. Он сказал Лизе, что она всего лишь его летнее увлечение.
Лиза сидела и плакала.
– Ты думаешь, что я плохая?
– Нет, я так не думаю.
– А что ты думаешь?
– Ты… красивая.
– Я не об этом. Что я так поступила.
– Ну… тебе понравилось?
