Встреча была неожиданна для обоих, Федор Достаевский шел домой с занятий и не имел при себе даже отвертки, а тостер только-только вышел на поверхность и еще не успел полностью материализоваться. Точнее, материализоваться-то он как раз успел, а полностью «прикинуться» – еще нет. И Достаевский его «срисовал», а тот понял, что его срисовали. Может быть, если бы Федор не подавился гамбургером, все бы прошло благополучно. Тостер бы ничего не заметил, будущий охотник бы протупил, и встреча не состоялось бы, однако всё вышло, как вышло.
Тостер зашипел, как рассерженный котяра, несколько раз хлестнул себя по никелированным бокам шнуром и медленно поплыл в сторону Феди. Его хлебоприемники зловеще пощелкивали, медленно нагреваясь, и от них шло красноватое свечение.
Достаевский совершил над собой гигантское усилие: проглотил, не подавившись, непрожеванный гамбургер и судорожно огляделся. Обычный серый двор, образованный тремя пятиэтажками, обычная помойка, в сторону которой он медленно дрейфовал с целью вышвырнуть туда упаковку от бургера, и обычный тостер, который вел себя, как агрессивное существо. Пока Федя тупил и оглядывался, тостер сократил расстояние вдвое и внезапно ударил его шнуром, как скорпион хвостом, метя в глаза.
Достаевский шарахнулся в сторону, прежде чем успел решить для себя – глюк это или что-то похуже. Тостер без передышки атаковал еще, на этот раз, попав-таки в колено. Боль от попадания была весьма неприятной, что-то среднее между укусом пчелы и ударом тока, кроме того, укушенная нога стала заметно менее подвижна. Озлившись на доставучую железяку, парень пнул ее ботинком, однако тварь ловко увернулась и атаковала снова.
Федя подпрыгнул повыше и попытался приземлиться на нее всем своим весом, однако добился лишь того, что попал под высокий захлест шнура, стегнувшего его по бокам. Ощущение было, будто по ребрам прошлись железным прутом. «Так я долго не протанцую», —подумал он и огляделся по сторонам в поисках какого-нибудь оружия.
Два крайних мусорных бака были пусты, зато из полного дальнего торчала какая-то металлическая запчасть. Достаевский, не переставая отмахиваться от настырного прибора, прыгнул вперед, искренне надеясь, что мусорный бачок одарит его чем-нибудь потяжелее.
Схватившись за край детали, Федор потянул ее на себя и скорее почувствовал, чем заметил, метнувшееся в его сторону жало штепселя. Удар был так силен, что парня бросило грудью вперед на край качнувшегося бачка. Не чувствуя боли в мгновенно онемевшей от укуса спине, он с глухим воплем выдернул из бачка остов старой механической мясорубки. Лучи заходящего солнца пронзили серое поле битвы и отразились от округлых обводов древнего инструмента. Наверное, даже легендарный король бриттов, выдернув меч из камня, не ощущал себя счастливее. С яростным воплем Федя обернулся к обидчику, воздев над головой мясорубку, как оружие возмездия… И обнаружил, что противник постыдно сбежал с поля боя, оставив его один на один с ветхого вида старушкой, вышедшей с ведерком к мусорке. Ведерко валялось у ее ног, а бабка с тихим ужасом взирала на поединщика.
– Я, это, репетирую, – смущенно пробормотал Федя, поспешно опуская руки и пряча мясорубку за спину.
– А с виду приличный, – пробубнила бабка, – а по помойкам шарится.
– Я уже ухожу, – охотник покраснел до самых ушей, и быстро пошел из этого двора. Бабкин подозрительный взгляд буравил спину. Отмахав пару кварталов, Федя заметил, что мясорубку из руки он так и не выпустил. Искушение кинуть ее в ближайшую урну было велико, но вспомнив, что по дороге ему еще проходить мимо помойки своего двора – на всякий случай оставил железяку при себе, благо, в руке она лежала не хуже того самого меча и была, наверное, даже поувесистей.
Однако до дома Федор дошел без всяких приключений, если не считать того, что в почтовом ящике обнаружился какой-то конверт. Ключи от ящика были давно потеряны за ненадобностью, все равно туда давно уже не кидали ничего, кроме счетов и прочего бумажного спама. Так что он ловко открыл его ногтем, правда, несколько неизящно, порезав палец о какой-то железный заусениц.
Палец он засунул в рот в рамках первичной санобработки, мясорубку – подмышку, а письмо взял в другую руку и стал подниматься к своему жилищу. Конверт не был похож на официальные послания, которые вежливо намекают вам об очередном долге или просроченном платеже. Нет, это был матерый ветеран дальних пересылок, покрытый штемпелями, как портовый кот шрамами, потертый на сгибах, весь в заломах, адрес давно размылся от жизненных невзгод и стал нечитаемым, в графе «Кому» написано: «Федору Достаевскому». Шутка была интересной – кто бы ее ни сделал – сделал он это грамотно. Настоящая фамилия Феди была Петров, а прозвище Достаевский прицепилось не так давно, когда он только попал в тусовку.
Надпись была сделана простым карандашом, и все те химикалии или время, что поработали над адресом, – ничто не смогло причинить ей вреда. Подделка, но добротная, – решил Федя и достал из кармана ключи от квартиры.
Дедов дома еще не было, так что он бросил раздобытые артефакты с рюкзаком в своей комнате, сам же отправился на кухню шурудить кастрюлями, потом засел за задания, короче, до конверта руки у него дошли только перед сном.
Вскрыв конверт при помощи металлической линейки, Федор вытряс из него какой-то мелкий мусор и пожелтевший листок. Ситуацию вышеупомянутая бумага нисколько не прояснила, скорее, еще более запутала, ибо оказалась свидетельством о смерти какого-то неизвестного ему гражданина Петра Ивановича Перова. И согласно этой бумаге, выходило, что данный гражданин умер пять лет назад в поселке Верхний Буй, Свердловской области. Однако штемпели на конверте говорили, что письмо отправилось в путешествие все десять лет назад. «Бред какой то», – подумал Федя, бросил конверт на стол, выключил настольную лампу, разделся и рухнул спать.